Безграничная любовь - Фелден Джин. Страница 30

«И конечно же, самыми замечательными, — думала она, — были благоухающие олеандры, чьи нежные бледно-зеленые листья и желтые цветы мерцали в солнечных бликах, еле слышно подрагивая на ветру».

Чувственное язычество золотокожих полинезийцев устояло против пятидесятилетней миссионерской деятельности белых, и их праздная томность была очень заразительной.

— Островная лихорадка, — назвал ее Эрик. — Все туристы заболевают ею. Она рассмеялась:

— Ну, я не собираюсь поддаваться этой чепухе. Я просто буду наслаждаться жизнью. — Она переняла у них приспособление — что-то вроде цветного зонтика, который можно было быстро раскинуть над головой в понравившейся лагуне.

Там, на усеянном пальмами пляже с белым песком и прозрачнейшей водой, она могла купаться, не боясь, что ее побеспокоят, как в детстве — в Хэрроугейте.

Как раз в такой лагуне, неподалеку от Коко Хэда, когда она чувствовала себя необыкновенно счастливой от мыслей о том, как она соединится с Райлем и все трое они заживут в любви и спокойствии, Джинкс и заметила в первый раз, как часто падает Элисон.

По мере того как малышка практиковалась в ходьбе, походка ее не улучшалась, и теперь уже ее падения нельзя было списать на счет корабельной качки. Наблюдая за ней, Джинкс начала бояться, что дело было вовсе не в слабых мышцах или в отсутствии координации. Эли, казалось, сама себе подставляла ножку.

Она попыталась было уговорить малышку походить еще, но Эли хотела спать и отказалась подчиниться ее просьбам. В конце концов дочка уснула в тени маленькой пальмы, а Джинкс стала осматривать изящную маленькую ножку. Это нормально, что у лодыжки она так изгибается? Элисон встала в пять месяцев, а пошла — в девять. Конечно, если бы что-то было не в порядке с ее ножками, она не встала бы и не начала бы ходить так рано. Но почему правая ножка изогнута больше, чем левая?

С тревогой в груди Джинкс легла поодаль от ребенка.

— Иди сюда, дорогая, — позвала она Эли, когда та проснулась. — Иди к маме. — Она вытянула руки в поощряющем жесте. Эли поковыляла к ней по пляжу. Она вытянула ручки, на личике ее сияла улыбка. Но взгляд Джинкс был устремлен только на крошечную ножку. Постепенно ее тревога переросла в ужас. Правая ступня девочки была как бы изогнута вовнутрь, и она шла, наступая на край ступни. Левая нога в результате наступала на правую, и малышка падала.

«Ох, малышка моя, — заныло у Джинкс внутри. — Что я с тобой сделала?»

В последний месяц Джинкс мечтала о том, чтобы быть с Райлем, мечтала о том, чтоб выйти за него замуж и иметь с ним еще детей. Она так старалась не придавать значения тому, что Райль — наполовину брат ей, что почти убедила себя, что они смогут быть вместе и что когда она найдет его, все будет хорошо. В конце концов, не было ли совершенство Эли доказательством того, что Бог не против их любви? Но теперь, увидев недостаток дочери, Джинкс поняла, что мать была права. Бог пометил невинное дитя, наказав тем самым злодеяние Джинкс. У ребенка была деформирована ступня. Этого нельзя было не заметить. Под вечер Джинкс пришла на «Тихоокеанскую колдунью». Эрик еще не возвращался. Она оделась и быстро упаковала необходимые вещи. Письмо Эрику далось ей нелегко:

Джинкс положила записку на стол и в последний раз окинула каюту взглядом полным слез.

Когда Джинкс вошла, Джо Циннамон подпрыгнул, и бумаги попадали с его захламленного стола.

— Мисс Хэрроу! — воскликнул он. — А я не знал, как связаться с вами. У меня есть для вас новость. — Он схватился за папку. — Я нашел вашего человека. Нашел Райля! Он в…

— Я не хочу знать об этом, — прервала она его. — Я просто зашла сказать вам, чтобы вы прекратили поиски.

— Но я нашел его. Он…

— Мистер, — холодно сказала она, — вероятно, я недостаточно четко выразилась. Мне больше не нужна эта информация.

— Хорошо, хорошо. Но по крайней мере может быть, вы хотите знать, что…

— Мистер Циннамон!

— Хорошо. Ну, это в любом случае ваше. — Он протянул ей папку. — Вы заплатили за это.

— Да, заплатила. — Она осторожно взяла папку. — Спасибо, я очень ценю вашу работу.

Через час она изорвала непрочитанные бумаги в мелкие кусочки и сожгла их в камине отеля. Затем она спустилась и покинула отель.

РАЙЛЬ

Апрель 1888

— Все только и говорят в городе, что о фотографиях Толмэна, — сказал Кэин Райдю. — Жена грозится, что снимет с меня скальп, если я не привезу тебя к ужину. — Кэин был управляющим редактором «Уорлд мэгэзин», и маленькие ужины, которые устраивала его жена, были еще одним нью-йоркским развлечением.

Райль был столь же удивлен этим приглашением, сколь тем, что «Уорлд» поместил столько его фотографий на своих страницах. «Интересно, — думал он, — какая же из них привлекла внимание миссис Кэин?»

Он проиллюстрировал уже с дюжину материалов, начиная с материала о смерти немецкого императора и кончая пожаром в Манхэттене, уничтожившим два городских квартала и унесшим жизни более чем четырехсот жителей. Но Райль сомневался, что именно эти иллюстрации вызвали интерес у миссис Кэин. Должно быть, интерес к его персоне зародился у нее из-за его развертки в последнем номере — о бельгийском конкурсе красоты. Посмеиваясь, он начал одеваться, чтобы предстать перед миссис Кэин во всей красе.

Поместье Трилайн находилось в Старой части Вестбери, а Джин Кэин оказалась худощавой леди, имевшей страсть к разным знаменитостям. Райль не бывал в подобных кругах, за исключением тех случаев, когда фотографировал кого-нибудь из них. Оглядевшись, он понял, что слава гостей, собравшихся за столом, затмевает блеск золотой посуды. Даже в Хэрроугейте ему не случалось видеть такое сборище.

Райль прибыл из просторного Орегона и не был готов к лицезрению блеска и развращенности города, двадцать тысяч жителей которого ютились в доходных домах. На узком островке Манхэттена можно было быть только либо богатым, либо бедным. Третьего не дано. Положение Райля как подмастерья фотографа — а ему еще посчастливилось, что он получил это место — автоматически превратило его в «бедного», и он жил в комнате района, где ели, работали и спали двадцать пять тысяч его обитателей, не имевших или имевших очень мало возможности для уединения. Ему постоянно приходилось наблюдать то, как они борются за свое существование. И борьба эта подчас включала грязь и преступления.

Когда ему казалось, что больше он уже не выдержит, он вытаскивал единственный портрет Джинкс, который взял с собой, и черпал силу из воспоминаний о годах, проведенных вместе с ней.

Художественный талант Райля сослужил ему хорошую службу в фотоателье, где он работал, и, хотя его жалованье и было мизерным, он все же ухитрился скопить деньги и купить себе фотоаппарат.

Новый фотоаппарат был поистине спасением для него. Как-то декабрьским днем по дороге домой он наткнулся на пожар в многоквартирном доме и сделал несколько снимков. Нелли, швея, живущая этажом ниже, подала ему мысль продать фотографии.

— О, — сказала она, — они выглядят прямо как картинки из «Харпер'з Уикли»! От них плакать хочется!

Райль не спал тогда всю ночь, продумывая развертки из фотографий.

«Грэфик», единственный иллюстрированный ежедневный журнал, взял две его фотографии. Потом «Лесли'з Уикли» купил целые серии. Но только Фулмер Кэин из «Уорлд мэгэзин» увидел истинную коммерческую ценность фотографий Райля.

— Мы больше не будем давать рисунки, — сказал Кэин, — используем настоящую вещь! Мы будем помещать твои фотографии рядом с новостями, как делал Мэтиус Брэди в гражданскую войну. Будем посылать тебя в те места, где наклевывается хороший материал. Эти твои фотографии прямо-таки берут за душу, а женщины обожают поплакать. — Он похлопал Райля по плечу. — Мы завоюем новых читателей!