Зигмунд Фрейд - Феррис Пол. Страница 10

Эта история практически не оставила следа в биографии Фрейда, если не считать рассказа в «Покрывающих воспоминаниях» о пациенте, «человеке с университетским образованием», в котором Фрейд, так любивший самоанализ, изобразил как раз самого себя. Он сделал довольно общее заключение о том, что детские воспоминания изменяются силами подсознательного. Он предложил термин «покрывающие воспоминания» для ранних воспоминаний, которые — возможно, незаметно от человека — являются экраном для предшествующих или последующих событий, которые связаны через личные ассоциации с самим воспоминанием. Покрывающие воспоминания — это иллюзия, но за ней скрывается реальность.

В этой работе 1899 года покрывающие воспоминания — так называемого «образованного человека», то есть Фрейда — посвящены одуванчиковому лугу, где он с другим мальчиком крадет цветы у его сестры. Они выбрасывают свои собственные цветы и подбегают к крестьянке, которая угощает их ломтями незабываемо вкусного хлеба. Мы знаем, что этими детьми были сам Фрейд и его племянник Джон, девочка — это сестра Джона, Полина, а происходило все это во Фрейбурге.

С этим воспоминанием связано второе, о том, как герой рассказа посещает город своего детства. Это в действительности Фрейд, который в юношестве возвращается во Фрейбург. Как говорит «образованный человек», его семья уехала оттуда из-за «катастрофы» в делах. После отъезда он мечтал вернуться в ту же сельскую местность возле города, где он родился. В шестнадцать лет он возвращается туда же с друзьями и влюбляется пятнадцатилетнюю девочку. Это была Гизела Флюс, которой на самом деле было тринадцать. Когда она вернулась в школу, оставив изнемогающего от любовных томлений парня в доме своих родителей, тот «проводил долгие часы в одиноких прогулках по прекрасным лесам, которые я открыл заново и заполнил своими воздушными замками». Это были фантазии, начинавшиеся со слов «если бы». Вот если бы он остался там, где родился, вырос в деревне, стал торговцем, как отец, и женился на ней! После этого все желтое напоминало ему о желтом платье, которое она носила в тот день, когда он впервые ее увидел.

Приводится и еще один цикл воспоминаний, связанный с посещением «дяди» три года спустя. Этот «дядя» процветал в «далеком городе» — на самом деле это был сводный брат Фрейда Эммануил в Манчестере. Там он встретился с детьми, с которыми тогда играл на лугу. Фрейд, или «образованный человек», считал, что отец и сводный брат планировали, чтобы он «сменил невразумительный предмет приложения усилий на нечто более практичное», то есть на переезд в Манчестер и женитьбу на Полине.

Эти воспоминания сочетались друг с другом: желтые цветы, желтое платье Гизелы, хлеб во сне, который был так приятен на вкус, потому что олицетворял прелесть деревенской жизни с Гизелой, обмен цветов на хлеб, который выражал идею Якоба об отказе от эфемерных целей в пользу практических занятии. Воровство цветов у Полины — это дефлорация, ее или — поскольку прошлое и настоящее взаимозаменяемы — Гизелы, потому что именно это, как признает «образованный человек», он хотел сделать в юности. Любой мужчина считает привлекательным при мыслях о браке, — пишет Фрейд в виде диалога между собой и этим несуществующим пациентом, — именно первую брачную ночь. Разве он заботится о последствиях? Фантазия о «самой серьезной сексуальной агрессии» так груба, предполагает он, что была выражена в невинной сцене детских шалостей на цветочном лугу. Эта сцена наверняка происходила в действительности, но сохранилась в памяти лишь потому, что содержала в себе другие воспоминания.

За фактическим содержанием статьи можно увидеть биографические сведения, которые рассказывают нам о том, каким Фрейд был в юности, что он мечтал о женщинах и о том, что хотел бы сделать с ними. В этом нет ничего необычного для подростка, равно как и в смутных намеках на мастурбацию. Но этим подростком был Фрейд. Как психолог он стремился найти мотивы человеческого поведения в половых инстинктах. Это было смелым и прогрессивным шагом. Даже если Фрейд и немного преувеличил, его идеи помогли людям признать правду о самих себе, чем они и занимались на протяжении всего двадцатого века. Но когда Фрейд исследовал свою собственную сексуальность, он как бы отгораживался от «обычных» людей. Разрабатывая методы, ставшие основой психоанализа, он утверждал, что вопросы пола были замечены им в свое время лишь с большой неохотой, и люди безропотно приняли эту легенду.

Фрейд любил казаться строгим и непорочным, недоступным для обычных искушений. В этом было достаточно правды, чтобы это было правдоподобным. Он стремился быть воплощением благородного рационализма, но в нем всегда присутствовала тень более уязвимого человека. Этим вторым Фрейдом был, среди многих других образов, и юноша, который чувствовал себя неловко и неуверенно с женщинами. Если бы его характер позволил ему быть смелее с Гизелой и не быть «бессмысленным Гамлетом», трепещущим и бездействующим, возможно, секс не был бы для него причиной стольких тайных страданий. Без сомнения, насладившись одной-двумя Гизелами, он все равно создал бы психоанализ, потому что он видел смысл своей жизни в объяснении человеческой природы, но, возможно, система, построенная им, выглядела бы по-иному.

Глава 4. Анатомические изыскания

Осенью 1873 года Фрейд стал студентом Венского университета. Позже он говорил, что выбрал медицину из-за «некоего любопытства». Сначала он просто остановился на естественных науках, точно не зная, что из этого выйдет. Он говорил другу Эмилю Флюсу, что надеется «заглянуть в вековые тома природы и даже подслушать, как все в ней происходит». Его университетское образование стоило дорого, но он не спешил. Позже были и благотворительные стипендии, о которых Фрейд не говорил. В семнадцать лет у него был «довольно большой счет» в книжной лавке, который отцу приходилось оплачивать. Если в семье появлялись лишние деньги, все тратилось на него.

Письма Зильберштейну на втором курсе выявляют его неуверенность и беспокойство. Тогда, в январе 1875 года, он посещает лекции по анатомии, физиологии, зоологии, физике, математике и «дарвинизму».

Если о бедном обеспокоенном студенте-медике говорят, что у него свои мысли, это несправедливо. Он скорее капля жидкости, которую сложные механизмы перекачивают от одного лекционного зала в другой, и по законам механики он вынужден проходить этот путь с минимальным трением и минимальными временными затратами.

Он был «полуночником», учился с десяти вечера до двух ночи или позже. В феврале он сказал, что слишком много работал и несколько дней пропускал лекции, «вместо этого гуляя по улицам Вены и изучая массы». Добавил ли он слово «Вена» как литературный штрих, чтобы создать образ молодого ученого, одиноко и таинственно скитающегося по городу? К марту он посещал лекции по философии профессора Франца Брентано, бывшего священника, связанного с литературой, и решил, что ему нужна докторская степень по философии и зоологии. Он дополнил свой список дисциплин логикой и в апреле проинформировал Зильберштейна о том, что впервые испытывает «академическую радость… близость к чистейшим родникам науки».

К середине июня 1875 года, когда ему было уже девятнадцать, он собирался провести долгие каникулы дома, в Вене, с микроскопом и горой книг, занимаясь зоологией и гистологией. Эта картина учебного усердия две недели спустя была нарушена его собственным признанием: «Меня не зря упрекают, что я распыляю свои незначительные силы на совершенно разнородные предметы».

В конце того учебного года его манила другая жизнь в виде карьеры в бизнесе. Он собрался в Англию к Фрейдам, жившим в Манчестере (сведения об этом зашифрованы в «Покрывающих воспоминаниях»). Это решение было либо принято быстро, либо утаивалось от Зигмунда до последнего момента. В конце июня он все еще планировал учиться на каникулах, а к середине июля уже сообщил Зильберштейну, что уезжает.

Фрейд только намекнул, что Эммануил и его отец прочат его в бизнесмены, так что, возможно, на него не оказывали большого давления. Вероятно, что эту идею Эммануилу подбросил Якоб, таинственных денежных доходов которого едва хватало на сына: тому нужны были микроскопы, книги, плата за обучение, но становиться знаменитым врачом он не спешил. Возможно, Эммануил надеялся на то, что лишний смышленый паренек в деле будет способствовать его процветанию. Когда же он сам увидел зрелого Зигмунда, то понял, что ему нужно что-нибудь получше. Об этом можно прочитать в письме, которое он отсылает Якобу во время посещения Зигмунда. Его слова похожи на упрек: