Зигмунд Фрейд - Феррис Пол. Страница 16

В его письмах, очень интроспективных, виден образ человека, сжигаемого тайным огнем. «Я едва сдерживаю в себе дикие порывы», — говорит он Марте в одном письме; «во мне заключены всевозможные дьяволы, которые не могут вырваться на свободу и делают меня неистовым и страстным». Он добавляет, что если бы ему удалось найти объект приложения усилий, где он мог бы «рискнуть и победить», он стал бы спокойнее, но вместо этого он «вынужден (и тут просто слышно, как ручка с досадой втыкается в бумагу) умерять и контролировать себя».

Мир разочаровывал его. Человечество тоже не возрождало в нем веры. Когда Марта описала ярмарку в Гамбурге и толпы народа на ней, в ответ он послал ей целую проповедь о печальном спектакле бездумной бедноты «с толстой шкурой и легкомысленными привычками», которая пользуется моментом удовольствия, потому что ей больше нечего ждать. «Бедные слишком беспомощны, слишком беззащитны, чтобы вести себя подобно нам». Так что он выводит, что существует «психология простого человека, которая значительно отличается от нашей».

Фрейд пишет об аскетичных «Мы», которые не могут быть подобными бездумным «Им», и в то же время как бы занимает позицию стороннего наблюдателя. Его «дьяволы» никуда не исчезли, а только получили новое название — «природные инстинкты». Признание того, что «неудовольствие» — это обратная сторона «удовольствия», указало на конфликт между желанием и потребностью подавлять его, на котором построена вся его психологическая система.

Толпа удовлетворяет свои аппетиты, а мы лишаем себя этого. Мы ограничиваем себя, чтобы сохранить целостность, мы сохраняем здоровье, способность к наслаждению, эмоции. Мы сохраняем себя для какой-то неизвестной нам цели. И эта привычка постоянно подавлять в себе природные инстинкты делает нас более утонченными. Наши чувства более глубоки, и поэтому мы не требуем от себя слишком многого. Почему мы не напиваемся допьяна? Потому что неудобство и унижение последствий дают нам больше «неудовольствия», чем удовольствия, которое мы получим, употребляя спиртное. Почему мы не влюбляемся в нового человека каждый месяц? Потому что при каждом расставании мы лишались бы части нашего сердца. Почему мы не делаем своими друзьями всех? Потому что потеря друга или несчастье, которое с ним может произойти, очень сильно скажется на нас. Поэтому мы скорее стремимся избежать боли, чем получить удовольствие.

Фрейд умел рассуждать, но мог и наблюдать. В 1883 году коллега по больнице Натан Вейс повесился в публичной бане десять дней спустя после возвращения с молодой женой с медового месяца. Вейс, невролог, был приват-доцентом, неоплачиваемым университетским лектором. Этот этап был обязательным для любого врача, который хочет иметь частную практику. Фрейд вернулся с похорон, размышляя об умершем. Это был беспокойный и эгоцентричный человек, сын жестокого отца, тесно связанный с больницей, называвший себя «скомпрометированный центральный европеец». Он напоминал Брейеру (по словам Фрейда) историю о еврее, который спрашивает у сына: «Кем ты хочешь стать?» и слышит ответ: «Купоросом. Он проедает все».

Вейс насильно добился руки женщины, которая его не любила, и вернулся после медового месяца несчастным. «Я думаю, что он слишком рано отбросил сдержанность, и физическое отвращение и моральное осуждение быстро уничтожили все теплые чувства в девушке, которая оставалась холодной и стыдливой».

Люди обвиняли вдову. А Фрейд с ними не соглашался:

Я считаю, что осознание огромного неуспеха, гнев, вызванный отвергнутой страстью, ярость от того, что он принес всю научную карьеру, всю судьбу в жертву неудавшейся семье, возможно, и раздражение от того, что он не получит обещанное приданое, а также неспособность обратиться к людям и признаться во всем этом — я думаю, что именно это после нескольких сцен, открывших ему истинное положение вещей, привело безумного в своем тщеславии человека (а он в любом случае был склонен к сильному эмоциональному возбуждению) к пределу отчаяния. Он умер из-за собственного характера.

На могиле человек, говоривший от имени семьи Вейса, выступал «с жаром дикого и беспощадного еврея» и публично заявил, что семья вдовы — убийцы. Смерть Вейса, писал Фрейд, была подобна его жизни: «по особому плану; просто просится под перо романиста, чтобы сохраниться в памяти человечества». Во Фрейде всегда скрывался писатель.

Глава 6. Невролог

Общая больница Вены находилась за пределами внутреннего города и занимала около десяти гектаров в Девятом округе, как раз за северо-западным углом Рингштрассе. Эта крупнейшая общественная больница Европы находилась в огромных, но полуразрушенных зданиях. Она относилась к университету, и там работали знаменитейшие врачи. Правда, в то время медицина была менее полезной наукой, и для многих из двух тысяч пациентов главный смысл пребывания в больнице заключался в том, чтобы служить наглядным пособием для студентов. Они лежали в скудно освещенных палатах, давая взятки сестрам, если хотели особого внимания, и с опасением ждали очередной группы студентов, которые приходили и начинали их ощупывать.

Фрейд, спешивший туда-обратно по длинным коридорам и переходам, относился к пациентам так же отстраненно и равнодушно, как и остальные врачи. Когда в январе 1884 года он перешел к «нервным расстройствам», то быстро нашел материал для первой клинической публикации: это был ученик портного с кровоизлиянием в мозг «с интересными симптомами». Он рассказал Марте, как часами сидел у его кровати, «и до его смерти в восемь часов вечера ничто не ускользнуло от моего внимания». Небольшая статья была тут же напечатана, и это стало «по крайней мере началом, благодаря которому меня должны заметить». Комната, где он спал в больнице, ранее принадлежала повесившемуся доктору Вейсу. Но его призрак, как сказал Фрейд, неопасен. Дрова для печи ему выдавали бесплатно. Он получал и зарплату — приблизительно такую же, как фонарщик.

Вскоре после ученика портного Фрейд приметил владельца таверны — алкоголика из Гамбурга. «Он к тому же страдает больными нервами, и если он продержится достаточно долго, я смогу написать статью и о нем». Он считал себя реалистом и не задумывался о том, «хороший» он врач или «плохой». Фрейд-психоаналитик зайдет еще дальше и сделает вывод, что в «настоящем смысле слова» он никогда не был врачом, человеком, который видел свое призвание в том, чтобы «облегчить страдания человечества». По его словам, для этого требуется «внутренний садизм», которого ему недоставало. Он имел в виду, что очевидное желание помогать бальным — это способ скрыть от себя подсознательное желание делать обратное. В упрощенном виде это звучит так (Фрейд не возражал против такого толкования): за каждым добрым врачом прячется садист, за каждым героем — трус. То есть все хорошие поступки представляются в отрицательном свете. В 1884 году эта печальная мудрость двадцатого столетия была еще далеко.

Фрейд заинтересовался в первую очередь «нервными заболеваниями». Под этим он и его коллеги подразумевали проблемы как разума, так и мозга, но в особенности мозга, поскольку он представлял собой физическую реальность умственных процессов. Мозгом и нервами занималась неврология и, как ни странно, психиатрия. (К Великобритании и Америке это не относится. Там психиатрию с самого начала считали отдельной специальностью.) Профессор Теодор Мейнерт, один из учителей и покровителей Фрейда в больнице, в 1884 году опубликовал учебник по психиатрии под названием «Трактат о болезнях переднего мозга». В этой дисциплине анатомия мозга занимала центральное место. В лаборатории Брюкке Фрейд работал над центральной нервной системой рыб, а в общей больнице начал заниматься людьми. В лаборатории церебральной анатомии Мейнерта он препарировал мозговую ткань и изучал medulla oblongata, где спинной мозг переходит в головной. Впоследствии он разработал способ окрашивания нервных путей хлоридом золота, который привлек к себе внимание. В то же время он работал и в палатах, изучая пациентов с повреждениями мозга, воздействовавшими на их речь или движения. Он становился неврологом (по-немецки «Nervenartz», или «врач для нервов»).