Ирландская колдунья - Фетцер Эми. Страница 50

Фиона кивнула, вспомнив их ночную вылазку.

— Покажи мне их, — сказал Реймонд.

— Ни за что! — Фиону явно оскорбило это предложение.

— Покажи сама, не то я добьюсь своего силой! — пригрозил де Клер.

— Только попробуй говорить со мной в таком тоне — и глазом моргнуть не успеешь, как превратишься в бревно! — Но Реймонда нисколько не смутила ее угроза, и Фиона растерялась: — Ну пожалуйста, Реймонд! Не надо! Они слишком уродливые!

— Ничто в тебе не сможет меня оттолкнуть! Обидно видеть, как такая сильная женщина унижается из-за каких-то шрамов! Тебя ведь не оттолкнуло вот это! — И он провел пальцами по глубокому шраму, уродовавшему его щеку. — Я видел, как ты переносила нападки и ненависть окружающих. Ты вела себя как королева. Так почему ты считаешь, что какие-то шрамы на спине не позволяют тебе больше быть женщиной?

— Потому что так оно и есть! — выкрикнула Фиона и без сил рухнула в кресло. Слова полились потоком, однако ей не хватило смелости поднять голову и посмотреть де Клеру в глаза. — Все эти годы я молила о том, чтобы ненависть ушла из моего сердца навсегда. Я мечтала о том, что когда-нибудь смогу вспоминать об этом без гнева и обиды, а лишь с сожалением и грустью. Я клялась, что пересилю свой позор. Я заслужила наказание. Но я не заслужила этой ежедневной пытки за то, что любила кого-то всем сердцем. Я была глупой девчонкой… — У нее вырвалось сдавленное рыдание.

Фиона подняла голову, и Реймонд увидел, что она плачет. Впервые за все это время. Он встал на колени, взял ее руки в свои, а Фиона тихо плакала, не стыдясь своих слез. Его сердце обливалось кровью от этих жалобных звуков.

— Ты не заслужила этого, Фиона, но теперь все кончено. Прости себя, как ты прощаешь других!

Она посмотрела на него сверху вниз, но так ничего и не ответила, не в силах преодолеть душившие ее рыдания.

— Все кончено, — повторил де Клер.

Чародейка со стоном ткнулась ему в грудь в поисках поддержки. Реймонд баюкал ее как маленькую, прижимая к себе.

Они и не заметили, как затихла обычная дневная суета за дверью спальни. Фионе потребовалось немало времени, чтобы выплакать все горе, что накопилось за долгие десять лет изгнания. Она изливала свою душевную боль в ласковых дружеских объятиях, зная, что Реймонд не позволит себе смеяться над ее беззащитностью и слабостью. Она почувствовала себя защищенной от жестокостей внешнего мира… впервые с той минуты, когда отцовский кнут прошелся по ее спине.

Мало-помалу рыдания Фионы стали тише, но Реймонд по-прежнему баюкал ее, и гладил по спине, и нашептывал нежные слова, то и дело целуя в макушку. Только когда в камине прогорели дрова, он на минуту отстранился, чтобы подложить туда еще несколько поленьев. Глядя на его точеный профиль, Фиона думала о том, что любит этого человека всем сердцем. Это не было неожиданностью: еще в их первую встречу в Донеголе Фиона не осталась равнодушной к его доблести и красоте. Ничего удивительного, что сейчас привязанность вспыхнула с новой силой, несмотря на ее полную безнадежность. Реймонд готов был пожертвовать чувствами ради того, чтобы выполнить приказ короля, не говоря уже о том, что он так и не поверил в ее колдовской дар. А ведь Фиона больше всего нуждалась в этой вере. Она могла бы доказать свою силу, просто щелкнув пальцами, но разве силой заставишь человека полюбить? Реймонд должен был поверить ей по велению сердца. На меньшее Фиона не могла согласиться.

Она понимала, что мечтает о невозможном. Трагическая гибель матери и неосторожно данная клятва сковали его по рукам и ногам, и теперь Реймонд ни за что не признается вслух в том, во что уже не мог не поверить — это Фиона знала точно. И все же она не могла противиться его обаянию и своей любви. Достаточно было легкой ласки, мимолетного касания пальцев, чтобы все ее тело затрепетало от разбуженной нежности и страсти.

И Реймонд почувствовал, как бурлит в ней эта страсть. Мигом позабыв про камин, он посмотрел ей в глаза и хрипло прошептал:

— Фиона!

— Что?

— Я по тебе с ума схожу, ты знаешь? — Его губы кривились в каком-то жалком подобии улыбки.

— Еще бы не знать! — Она вздрогнула всем телом и добавила: — Не меньше, чем я по тебе!

Он застонал и жадно впился в ее губы. Глубоко вдыхая наполнивший воздух аромат орхидей, он целовал и целовал ее без конца, и Фиона отвечала со всей силой разбуженного в ней желания. Она понимала, что ей не суждено быть вместе с единственным человеком, которого она смогла полюбить, но не в силах была отказаться от того шанса, что предоставила ей судьба. Будь что будет. Реймонд усадил ее к себе на колени, и она обхватила его ногами, прижимаясь всем телом. Даже сквозь одежду Фиона чувствовала, как рвется на свободу его затвердевшее копье, и ей тут же захотелось почувствовать его в себе, чтобы слиться воедино и изведать наивысшее наслаждение от их близости.

— Тебе нечего бояться меня, Фиона, — прошептал Реймонд, посмотрев ей в глаза. Он решительно распустил шнуровку на ее платье, обнажая плечи и грудь. Фиона сдавленно охнула и застыла, обмирая от страха и в то же время мечтая о новых ласках.

Де Клер медленно наклонился и взял в рот затвердевший сосок, заставив ее стонать от восторга. Фиона опомнилась лишь тогда, когда он положил руку ей на спину.

— Нет, не надо! — взмолилась она сдавленным шепотом. Ее прекрасное лицо покраснело от стыда, и это болью отозвалось в сердце де Клера.

— Доверься мне! — ласково попросил он.

— Я не верю мужчинам! — Фиона сделала слабую попытку высвободиться.

— Всем, кроме меня… — С этими словами он развязал шнурки, опустил платье до талии и осторожно прикоснулся к иссеченной шрамами спине. Она скривилась, но не пыталась его оттолкнуть.

Ее потрясло то, как благоговейно Реймонд гладил ее спину, словно она была столь же совершенна, как и остальное тело.

Вместе с состраданием в Реймонде просыпался и гнев. Он пожалел о том, что не может встретиться с тем, кто сделал это, и заставить его самого отведать кнута. Но де Клер тут же подавил в себе вспышку неуместного гнева и продолжал ласкать Фиону все так же нежно и терпеливо. Наконец он позволил себе наклониться и припасть губами к шраму, уродовавшему правое плечо. Жалобный стон зародился у нее в груди и замер на устах.

— Нет, Реймонд, не надо!

— Надо, — возразил он и поцеловал соседний шрам. Ему казалось, что отметины становятся бледнее в тот миг, когда он касается их губами. — Они уродуют не твое тело, а твою душу, Фиона, — нашептывал Реймонд. — А меня они нисколько не пугают, любимая! Они только доказывают, какой ты была стойкой и отважной, несмотря на молодость! — Он продолжал покрывать поцелуями ее плечи. — Между прочим, у меня шрамов не меньше, чем у тебя! Тебя ведь это не пугает?

— Нет. — Она выпрямилась и посмотрела ему в глаза. — Разве они могут пугать? Это же знаки воинской доблести и отваги! А мои — клеймо предательницы…

— Неправда! — твердо возразил де Клер, сжимая ее лицо в ладони и не позволяя ей отвернуться. — Это всего лишь следы бессильной ярости, которую недостойный человек сорвал на собственном ребенке. Ты действовала по велению сердца, Фиона, и виновата лишь в том, что умеешь любить!

Он понимал ее так, как не понимал ни один человек на свете, и это положило конец одиночеству, на которое была обречена ее душа на многие и многие годы. Наконец-то чародейка получила то, о чем мечтала! Понимание и прощение! Не в силах удержаться, она спрятала лицо у него на плече и снова дала волю слезам. Реймонд утешал ее как мог, уверяя Фиону в том, что она самая храбрая и самая прекрасная женщина в мире и что он желает только одного: чтобы она была довольна и счастлива. А он будет горд, стать тем человеком, которому она окажет эту честь и позволит сделать ее счастливой.

Она прижала пальчик к его губам, и де Клер молча посмотрел на нее, проведя пальцем по влажной щеке.

— Это правда, что ведьмины слезы приносят удачу?

— Слезы как слезы, — слабо улыбнулась она. — Нет, это не ведьмины, а слезы фей приносят удачу.