Невеста рыцаря - Фетцер Эми. Страница 48

— Ты должен быть очень осторожным, Коннал.

Казалось, само пространство между ними натянулось, как тетива лука. Он смотрел на нее с непривычной серьезностью.

— Что еще ты знаешь? — спросил он, но она промолчала в ответ. — Шинид, я чувствую твою озабоченность, твой страх. — Он не просто чувствовал это, он ощущал металлический привкус страха во рту. Коннал взял ее лицо в ладони. — Я должен защитить тебя и… только не говори, что ты не нуждаешься в моей защите! — рассердился он, догадавшись, что она хочет что-то сказать. — Мы уже видели, что может произойти, когда я рядом, и твое колдовство здесь не поможет.

Рука его коснулась затянувшейся раны у нее на плече. От нее остался лишь багровый полумесяц. Сердце его помнило страх и отчаяние, что владели им всего пару дней назад, когда она умирала и лежала чужая, нездешняя, уже почти в другом мире. Этот опыт оставил неизгладимый след в его сердце, насечку, пробившую панцирь, прорезь, от которой потом пошли трещины в броне. Шинид значит для него больше, чем его женщина, больше, чем невеста, выбранная королем и долгом. Она была второй половиной его сердца. И это его беспокоило, ибо взять ее так, как муж берет жену, означало открыть себя ей, а Коннал еще не был готов к таким порывам.

Шинид тревожно всматривалась в его глаза, ища в них ответ на давно мучивший ее вопрос о доверии. Сердце ее томилось желанием освободиться, она так хотела поделиться с ним той частью себя, которой не знал никто.

. — С детства мне снились вещие сны, — сглотнув комок, начала она. Выражение его лица осталось прежним. — Когда мать забрала у меня волшебный дар, сны прекратились и какое-то время я жила спокойно. — Шинид натянула простыню на грудь. — Только один раз я захотела, чтобы они ко мне вернулись.

— Сны могли бы подсказать тебе правду о Маркусе, о том, что он способен тебя обидеть. — Будь его воля, Коннал задушил бы этого негодяя своими руками.

Шинид кивнула:

— Я вижу один и тот же сон о тебе с тех самых пор, как ты ступил на ирландский берег. — Она отвернулась, испугавшись, что, рассказывая ему о своем сне, подвергает его жизнь еще большей опасности. Но если он не будет знать, что ему грозит, разве не в большей опасности окажется его жизнь? Шинид заставила себя посмотреть Конналу в глаза. — И каждый раз в моем сне ты погибаешь.

Голос ее сорвался, разбился на осколки, и осколки эти, словно острые жала, вонзились в него.

— Такое вполне возможно, — осторожно протянул он, — если вспомнить, с какими сильными врагами мы имеем дело. И учитывая то, что я почувствовал, когда прибыл сюда.

— Если кто-то хочет заполучить меня, то прежде они убьют тебя, Коннал!

— Ты не должна страдать из-за того, что еще не случилось.

— А если, предупредив тебя, я приблизила твою смерть?

— Разве ты не понимаешь? — терпеливо, как маленькой, начал объяснять он. — То, что ты рассказала мне, может только помочь.

— Меч вошел тебе в бок, — она коснулась того места, где в ее сне клинок прорезал плоть, — и ты умер.

Вот почему ей было так важно знать, куда его ранили. Еще тогда, в Гленн-Тейзе, она спрашивала его об этом.

— И я ничего не могла для тебя сделать!

Он смотрел ей в глаза. Слезы, несдерживаемые, текли у нее по щекам. Она плакала беззвучно. Коннал обнял ее, усадил к себе на колени, и она прижалась к нему, как испуганный зверек.

— Я не могла помочь тебе, — плакала она. — На мне запрет: я не могу тебя заколдовать. Над тобой моя магия бессильна! — Шинид подняла руку, кивнув на серебряную цепочку на запястье. — Моя мать наложила на меня этот запрет. Я ничего не могу для тебя сделать.

Коннал сдвинул брови.

— И этот запрет наложен навечно?

— Да. И если я нарушу его, то обману память предков. И скорее всего она лишится своей волшебной силы, подумал он.

— Но если я почувствую, что, нарушив запрет, помогу тебе, я сделаю это не задумываясь.

Он был глубоко тронут ее готовностью пожертвовать всем ради любви к нему, но отдавал себе отчет еще и в том, что, властны или не властны над ним ее чары, это ничего не изменит.

— Это ведь еще не все, правда? — ласково произнес он, поглаживая ее обнаженную руку. Чувствовать ладонью ее кожу было приятно вдвойне: это возбуждало и одновременно успокаивало.

— Меч. Он мне не знаком, я лишь видела, как он входит в тебя. — Шинид сглотнула вязкую слюну. Силой воображения она вернула ужасную картину, и с ней вернулись панический ужас и боль. — Я не могу разглядеть, кто его держит, он находится вне поля моего зрения, или я не помню его, но знаю: в этом сне есть что-то, что я должна увидеть.

— Любой меч опасен, и я буду очень осторожен с каждым из них.

Шинид оттолкнула его:

— Ты надо мной смеешься!

Шинид попыталась вырваться и слезть с его колен, но он ее не отпустил.

— Я не смеюсь над тобой. Но это ничего не меняет. Мы оба знаем, что кто-то хочет остановить нас, а мы уже почти завершили то, ради чего предприняли это путешествие.

— Значит, мы едем в Англию?

— Да.

От этого ей не стало легче, ибо она знала, что беда следует за ними по пятам.

— Ты не поедешь к Рианнон, как хотел?

Она почувствовала, как он напрягся. Он отстранился; если бы он не боялся ее обидеть, он бы ее оттолкнул. Она прикоснулась к его лицу, осторожно повернув его к себе.

— Ты попросил меня поделиться с тобой, а сам не хочешь быть откровенным.

Внезапно он ссадил ее с колен и встал.

— Это тебя не касается.

— О Боже, я еще не встречала такого упрямца!

— Кто бы говорил! Сама-то ты… Шинид уже накинула плащ на плечи.

Коннал замер. Взгляд его медленно поднимался от ее ног все выше, путешествовал по бледной плоти, которую, она не спешила прикрыть. В нем забурлило желание. Он был даже рад тому, что она наконец запахнула плащ, но образ ее прекрасного тела с тонкой талией и налитой грудью уже отпечатался в его мозгу. «Я точно сойду с ума», — подумал он обречено.

— Да, Пендрагон, ты упрямец, — повторила она, запахивая плащ на груди. — Слишком твердолоб, чтобы понять, что я не желаю тебе зла. Чтобы понять, что пора бы начать мне доверять.

— А ты мне доверяешь?

Она посмотрела на него так, будто у него выросли крылья.

— Я вижу этот сон едва ли не каждую ночь. То, что я видела, непременно случится, и не утешай себя надеждой избежать поединка. Вопрос в том, сумеешь ли ты отразить удар. Я не хочу твоей смерти и поэтому откровенна с тобой, ведь это вопрос твоей жизни и смерти, а не вопрос доверия. Но если ты не хочешь сказать мне о том, что тебя гнетет, так какой вывод я могу сделать?

Коннал прищурился.

— Мои дела с Рианнон тебя не касаются. Я не собираюсь решать с ней вопросы жизни и смерти — ни твоей, ни чьей-либо другой!

Шинид обошла кровать и села на стул у очага. Рядом стоял низкий узкий столик для трапезы. Шинид щелкнула пальцами, и свечи на столе вспыхнули.

— Не так я хотела бы… — «Найти любовь», — подумала она, но вслух произнесла: — выйти замуж. — Она налила немного вина из кувшина в деревянную чашу и осушила ее до дна. Затем поднесла руку к огню, и пламя ожило, заиграло, принялось усиленно лизать деревянное полено.

— Осторожно, ты спалишь замок. Действительно, каминная полка покрылась копотью.

— Возвращайся к себе, Коннал.

Он подошел к столу, провел рукой по столешнице.

— Ты злишься на меня. — Можно представить, в какую она придет ярость, когда узнает, что отец без ее ведома подписал брачный контракт. Для нее не важно, что де Клер поступил так лишь для того, чтобы развязать ему руки, чтобы он мог защитить ее, если будет нужно.

— Ты не понимаешь, как меня раздражает твоя манера недоговаривать, постоянно что-то утаивать от меня.

— Просто не все тебе надо знать. — А ему не стоит помнить.

— Мне небезразличен тот мужчина, которого я вижу перед собой, а не тот юнец, который покинул родину тринадцать лет назад.

Коннал беспокойно повел плечами и шагнул к ней.