Безнадёжная любовь - Владимирова Эльвира. Страница 9

— Да ладно вам! — примирительно воскликнула Ольга. — Человек отрывается на всю катушку. Когда еще представится такой шанс? Солнце, море, чудный мальчик и никаких родителей.

— Ага, — Жанка философски усмехнулась и потянулась за расческой. — Сначала месяц развлечений, потом год мучительных воспоминаний. Хорошо еще, если только воспоминаний.

— Все-таки Анька сильно рискует, — уверенно заявила Настя. — Связалась с такими людьми. Нет, я бы ни за что не стала, — она поджала губы и отрицательно замотала головой. — Пропадает целыми сутками, а мы даже не знаем, где она, что с ней. Может, что-то плохое случилось, а мы тут сидим, как идиотки, и болтаем.

Вообще-то Оля тоже тревожилась из-за вечного Аниного отсутствия, но сразу же горячо принялась доказывать в какой-то мере и себе:

— Ничего с ней не случится! Ты разве не заметила: он же на нее надышаться не может. По-моему, он в нее сильно влюбился.

— Ага, — опять усмехнулась Жанна.

— Ты же его видела, — продолжила она. — У него таких любовей каждый сезон — цифр не хватит пересчитать.

Но тут уже усмехнулась Ольга и наставительно произнесла:

— И на старуху бывает проруха. Когда-нибудь и такие попадаются. Ведь Анечка у нас словно кошечка — теплая, ласковая, домашняя. На таких и спотыкаются.

Но Жанка не смутилась и не сменила критического тона:

— Допустим, на этот раз он споткнулся. А дальше-то что? У вас с Владом видно, что временно. Разъедетесь и ладно. А они что со своей прекрасной любовью будут делать? Может, она здесь останется? Или он за ней помчится? — Жанна прямо взглянула на подругу: какие теперь будут предложения?

— Я сейчас приду, — сказала Ольга и удалилась.

Ну что она могла ответить на справедливые Жанкины замечания? Разве можно найти вещь глупее и бессмысленнее серьезных отношений на фоне моря, солнца и месяца каникул? И ведь все об этом знают!

Вернулась она печальная, но не отчаявшаяся.

— Легко рассуждать, глядя со стороны, — протянула жалобно, со слезами в голосе. — А я, может, тоже по своему Медвежишке скучать буду.

— Кому-кому? — удивленно встрепенулась Настя и хихикнула. — Это ты Влада так называешь?

Оля развела руками.

— Но ведь он же у меня не слишком стройненький. И вообще, — твердо и упрямо прибавила она, — согласитесь, что бы там ни было, а ведь Анькин приятель очень даже хорош.

— Чего это в нем такого хорошего? — вопросительно посмотрела Жанна, по-прежнему ехидно усмехаясь.

— Ну, — Оля задумалась, — разве объяснишь!

Она запустила пальцы в волосы на затылке, слегка поворошила их, и, видимо, столь незатейливый массаж простимулировал ее мыслительную деятельность.

— А ты вот скажи мне, — решительно сдвинув брови, устремила она на Жанку строгий взгляд. — А чего это мы сюда приехали?

— Отдыхать, — недоуменно пожала та плечами.

— А почему нам не отдыхалось где-нибудь в деревне, на даче, в студенческом лагере? Почему еще тысячи идиотов предпочли приехать сюда, а не спокойно проводить свой отпуск дома?

— Сравнила! — возмущенно фыркнула Настя и мечтательно повела рукой, глядя на очаровательный пейзаж за широким окном. — Здесь хорошо!

— И чего же здесь такого хорошего?

— Море, солнце, — опять включилась в разговор Жанка. — Можно купаться и загорать. И ничего не делать.

— Загорать и купаться можно и у нас дома, — холодно констатировала Ольга. — Тем более ничего не делать.

— Ну ладно, — сдалась Жанна. — Но какое все это имеет отношение к Анькиному приятелю?

— А такое! — Оля отвернулась. — Непосредственное. Вы бы, наверное, тоже от такого не отказались?

— Нет уж, увольте! — испуганно замахала руками Настя. — Честно говоря, я до сих пор его побаиваюсь.

Нет, Ольга Богдана не боялась, она побаивалась за глупую доверчивую Аньку, и вовсе не потому, что та связалась со столь темной личностью. Самое страшное не в том, что связалась, самое страшное — как будет развязываться? Однажды, оказавшись наедине с неожиданно объявившейся подругой, Ольга не сдержалась и озабоченно поинтересовалась:

— Ты не слишком увлеклась?

Похоже, поначалу Аня немного смутилась.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы скоро уезжаем, — напомнила Оля.

Аня собралась с силами и равнодушно проговорила:

— Ну и ладно. Уезжаем так уезжаем.

— Надеюсь, для тебя сделать это будет так же легко, как сказать.

Оля смотрела прямо в глаза, наверное, надеясь обнаружить в них отчаяние и страх. Но Аня вовремя вспомнила знаменательный разговор с Лолой, а уж циничности ей было у кого поучиться.

— Разве я не имею права развлечься?

— Имеешь-имеешь, конечно, — кажется, Оля хотела добавить еще что-то, но передумала, только вздохнула печально.

Нет, не получится из Аньки циника, не по душе ей выделываться перед близкой подругой.

— Да ладно, Оль. Пусть будет что будет. Все равно уже ничего не переделаешь.

— Ну что, уехала? — усмехнувшись, поинтересовалась Лола. — Почему ты не отправился ее провожать?

— Шутишь! — Богдан приобнял ее за плечи. — Ты меня примешь назад?

— Шутишь! — передразнила его Лола. — Сегодня приезжает моя мамочка, и я, как примерная дочь, должна провести этот день возле ее юбки.

Она внимательно посмотрела на Богдана. Понимает ли он, что она действительно шутит? Тот усмехнулся.

Отлично! У него есть замечательная возможность отвертеться от самим же навязанного свидания. Завтра он невинно заявит разъяренной Лоле в ответ на ее возмущенные вопли, почему не явился, когда она ждала его целую ночь: «Но ты же сама сказала, что не сможешь». И посмотрит честным непробиваемым взглядом.

И спросит наивная Красная Шапочка: «Бабушка, бабушка! А отчего у тебя такие большие глазки?» И не дрогнет нежный голос: «А для того, деточка, чтобы…» Чтобы… Чтобы…

Сказочки!

Как замечательно, что все можно придумать!

Все-таки съел Волк Красную Шапочку. Съел. Хоть и осталась жива бабушка, но то была чужая бабушка. А Красную Шапочку Волк съел. И отравился. Дурак Волк! Еще не известно, кому в конце концов было хуже.

СНЕГОВАЯ НАГРУЗКА

Вода лилась упругой ровной струей, становилась ледяной и обжигала руку, а Данька автоматически прикладывал к распухающей губе замерзшие пальцы и смотрел на кафельные плитки, розовые и голубые. Вода все лилась и лилась, а он все смотрел и смотрел, и на гладкой поверхности кафеля появлялись щербинки, трещинки и царапинки.

Ему не хотелось выходить из ванной, показываться на глаза родителям. Глупо рассчитывать, что мама оставит без внимания его разбитые губы. Даже сейчас. Она не будет кричать, стыдить, к тому же ему нечего стыдиться, она посмотрит с болью и упреком и, не дай бог, еще начнет вздыхать и жалеть. Его не надо жалеть! Он победил. Он мог гордиться собой.

Всего несколько минут назад Лысый сидел в грязной черной луже и, размазывая по щекам слезы и сопли, тупо повторял: «Ты мне заплатишь за все! Кровью плакать будешь!»

Данька только улыбнулся ему прямо в лицо, хоть очень больно было кривить разбитые губы, а Лысый, увидев его улыбку, замолчал. И тогда Данька легко прочитал в его глазах свой смертный приговор и ужаснулся. Он не испугался, он знал, что сильнее Лысого, но никто никогда еще не смотрел на него с такой ненавистью.

Он победил сегодня, но, возможно, было бы лучше, если б не Лысый, а он, Данька, сидел сейчас в луже и плакал. Он победил, а значит, приобрел смертельного врага, значит, теперь должен каждую минуту ожидать жестокой, безжалостной мести, потому что Лысый никогда не простит ему своего унижения.

— Дань! Ты что, заснул там? — услышал он из-за двери слегка рассерженный мамин голос, нехотя завернул кран, поднялся с края ванны, щелкнул шпингалетом и вышел, предусмотрительно закусив губу.

Мама все равно мгновенно заметила его искалеченный рот, но лишь нахмурилась и махнула рукой.