Странствия Лагардера - Феваль Поль Анри. Страница 22

Правда, фактотум одним из первых закрыл глаза, но вовсе не потому, что ему хотелось спать. Он просто не же­лал больше пить. Перед расставанием с Францией принц дал разрешение напиться, но Пейроль сам себе такого разре­шения не давал. Легкомысленные молодые люди могли весе­литься сколько угодно – интендант же предпочитал иметь ясную голову.

Не то чтобы он опасался басконки: нет, она получила столько золота, что, по понятиям господина Пейроля, должна была свято исполнять уговор в надежде добиться большего.

Равным образом он не подозревал ее в том, что она могла подслушать его разговор с контрабандистами. Разумеется, она видела, как он обхаживал этих головорезов, но что с того? Это ее совершенно не касалось, и вряд ли она имела привычку вме­шиваться в мужские дела.

Впрочем, ему показалось несколько странным ее поведение за столом, когда она с кубком в руке бросала вызов молодым дворянам, не скрывавшим своих намерений. Возможно, к этому ее обязывало положение хозяйки постоялого двора? Или же она просто набивала себе цену?

Он склонялся к последнему предположению и с одобрением размышлял о ее ловкости, ибо принадлежал к тем людям, что могут оценить умелое мошенничество, поскольку сами понимают в этом толк.

Однако у Пейроля были свои принципы: выбрав себе гос­подина, следовало не только верно служить ему, но и оберегать его от опасностей, особенно если тот вдруг напрочь забудет об осторожности.

Между тем Гонзага, всегда бдительный и предусмотритель­ный, в эту ночь увлекся и пил наравне со своими приспешника­ми. Конечно, он не дошел до такого состояния, как Монтобер, барон фон Бац или толстяк Ориоль… Но все же и он спал тя­желым сном, явно перебрав вина.

Итак, Пейролю нужно было быть бдительным вдвойне – и за себя, и за беспечного хозяина; до всех остальных ему дела не было.

Его длинный нос чуял что-то неладное: какое-то дурное предчувствие томило его весь вечер – воистину, людям с не­чистой совестью иногда помогает сам дьявол!

Итак, он сидел, опустив веки и сложив руки на животе, а его бесконечно длинные ноги торчали из-под стола.

Но если тело его сохраняло полную неподвижность, то мысли блуждали, перескакивая с предмета на предмет, и с каждой секундой его тревога увеличивалась.

Он думал, что, если бы Авроре и донье Крус вздумалось бежать в этот час, никому не удалось бы им помешать.

Затем ему представилось, как в залу внезапно врывается Лагардер со шпагой в руках, и интендант вынужден был при­знать, что если шевалье и способен был бы из чувства сострадания или, напротив, отвращения, пощадить кого-либо из мертвецки пьяных сотрапезников, то он сам и принц Гонзага вряд ли вошли бы в это число.

Понятно, почему фактотум, обуреваемый подобными пред­положениями, дремал вполглаза, стараясь не терять из виду Хасинту.

Когда же та поднялась наверх, он встал со своего стула, поднял с пола Носе и усадил на свое место, причем молодой дворянин даже не проснулся… Это была вполне разумная предосторожность, иначе его отсутствие было бы сразу замечено.

Хотя Пейроль очень давно не был в этом доме, он хорошо помнил, что из кухни можно пройти в сад. Почему он решил отправиться туда? Он и сам этого не знал. За мгновение до того он решил было на цыпочках подняться по лестнице к ком­нате Авроры и доньи Крус, дабы убедиться, что те действи­тельно спят.

Однако этот план был для него небезопасен. Он вполне мог натолкнуться на басконку, которая не преминула бы отчитать его и, возможно, разбудила бы Гонзага… Принцу может и не понравиться подобный избыток рвения.

Кроме того, перед взором Пейроля невольно предстал ма­ленький кинжальчик Хасинты, и он, поежившись, признал, что не хотел бы напороться на эту штучку в темноте. Следователь­но, предпочтительнее было действовать через сад.

Здесь ему явно не грозила опасность на кого-либо натолк­нуться. Стояла такая темень, что интендант для начала заклю­чил в объятия дерево – и, надо признать, объятие это оказалось чрезмерно пылким. Затем он угодил в густые зарос­ли колючих кустов, исцарапав себе руки и лицо; напоследок же едва не свалился в старый колодец, где, конечно, никому не пришло бы в голову его искать… Дьявол вновь спас своего лю­бимца!

Однако мало-помалу его глаза привыкли к мраку, благопри­ятствующему его намерениям. Небо было темным без единого просвета – что довольно редко случается в здешних местах. Ни одной звезды! Да и луна явно решила отдохнуть в этот ве­чер.

Рядом с ним возвышалась темная масса дома. Как ни вгля­дывался он в него, все казалось мирным и обычным. Все спа­ли – разумеется, кроме него и Хасинты.

Простояв немного, он решил, что нужно возвращаться. Может быть, ему удастся разговорить басконку?

Но тут он понял, что не знает, куда идти, чтобы отыскать дверь. Двигаясь на ощупь, он несколько раз растягивался на земле, и тогда с губ его срывалось проклятие… Однако впереди ожидали гораздо более тяжкие испытания!

Вскоре он наступил на какую-то доску, положенную прямо на землю, и та прогнулась под его тяжестью. Он беспомощно замахал своими костлявыми руками, ноги его зацепились за собственную рапиру, и он ухнул в глубокую яму.

Падение не причинило ему большого вреда. Он угодил во что-то очень мягкое и липкое. В нос господина де Пейроля ударил отвратительный запах.

Не было никаких сомнений – так мог вонять только на­воз. Фактотум выплюнул попавший в рот кусок дерьма и разразился бранью, которая сделала бы честь даже Кокардасу-младшему.

Интендант был человеком терпеливым и умел выжидать, стиснув зубы, в самом неудобном положении. Однако дожи­даться рассвета в компостной яме было уж слишком унизитель­но, а потому он стал изо всех сил работать руками и ногами, чтобы выбраться наверх.

Очевидно, здешние конюхи не любили себя излишне ут­руждать и бросали порванную упряжь и стертые подковы где попало. Пейроль, натыкаясь на невидимые железки, ободрал себе все пальцы. Изрядно пострадал и его камзол.

И когда верный слуга принца Гонзага, всегда столь бе­зупречно и изящно одетый, выбрался наконец на поверх­ность, он являл собой довольно жалкое зрелище, ибо был не только ободран и вымазан с ног до головы, но и источал зловоние.

Между тем, подвиги его не остались незамеченными. Ка­кой-то человек вышел в сад тем же путем, что и он; однако че­ловек, которому тоже не спалось в ту ночь, явно лучше знал расположение сада, потому что, увидев господина Пейроля, без колебаний укрылся за густыми кустами и уже оттуда, словно с наблюдательного поста, следил за передвижениями фактотума, несомненно задаваясь вопросом, зачем этому высокому и тоще­му парижанину понадобилось посреди ночи принимать ванну в навозной жиже.

Возможно, второму любителю свежего воздуха, лица кото­рого в темноте нельзя было разобрать, не нравилось и само присутствие посторонних в саду, потому что, заметив интенданта, он тихонько выругался сквозь зубы.

А Пейроль недолго занимался очисткой костюма. Потеря камзола ничего для него не значила, тем более что он был щед­ро вознагражден за понесенный ущерб.

Порой и неудача может сослужить добрую службу. Благо­даря случаю – или, вернее, своему падению – он очутился в том месте, откуда хорошо было видно единственное освещенное окно.

За ним мелькали какие-то тени: это были силуэты двух женщин, и вскоре он узнал обеих. Мадемуазель де Невер и донья Крус вовсе не спали, хотя хозяйка постоялого двора утверждала, что они давно легли. Неужели басконка была их со­общницей?

«Да нет, не может быть, – сказал он себе после недолгого размышления. – Эта хитрая бестия-цыганка любого обведет вокруг пальца. Наверное, они встали, когда Хасинта ушла… Но если они не спят в такой час, то чем же они занимаются? Пейроль, друг мой, ты был прав, выйдя на охоту, и, похоже, сейчас ты кое-что узнаешь!»

Он уже совершенно забыл о своем плачевном купании в дерьме, и на губах его змеилась сардоническая улыбка.

Впрочем, к злорадству примешивалась и доля беспокойства. Окно было слишком высоко, и он мог видеть только головы Авроры и доньи Крус, время от времени возникавшие за занавеской. Кроме того, его позиция не давала возможности под­слушивать.