Любовь-весенняя страна - Рязанов Эльдар Александрович. Страница 16
Почти обшарен шар земной, хотя не до конца изучен.
Но что мне мир, коль сам собой я недоволен и измучен.
Не смерил всех своих глубин, во мне немало белых пятен.
Пускай я дожил до седин, но не во всём себе понятен.
Стараюсь жить я по уму, заверить, что благоразумен.
Но мне-то ясно самому,
что я — увы! — непредсказуем.
У расписания в плену я следую привычным рейсом.
Вдруг неожиданно взбрыкну — поеду поперёк по рельсам.
Нормальный, вроде, не чудной, и знаю правила вожденья.
Но вот я левой стороной
прусь против встречного движенья.
Корят и гладят по плечу, чтоб поведение исправил.
Да я и сам-то не хочу
быть исключением из правил.
Я обещания даю, я соглашаюсь, соглашаюсь: мол, изменюсь, пойду в строю!
Но — бац! — и я опять срываюсь.
1984
Вроде бы люди умирают не сразу.
Смерть — многоточие в большом предложении. Кажется, это — предпоследняя фаза, когда угасают тепло и свечение.
Мы знаем, что и звёзды не сразу меркнут, свет их доходит, но с большим опозданием. Давно нет планеты, а луч её мерный всё к нам пробивается сквозь мироздание.
Но после смерти лишь отдельные люди продолжают светить, согревают приветно...
Как мало, как мало, как мало иллюзий!
Как горько, как скорбно и как беспросветно!
1986
* * *
Пора поставить всё на место, вернуть первоначальный смысл всем тем понятиям известным, кои наш век перекосил.
Теперь не я кино снимаю, меня снимает новый фильм.
Не я машиной управляю, а мною мой автомобиль.
Меня читает эта книжка, в меня уставился пейзаж.
Теперь не мне, а смерти крышка! Да, да. оставьте скепсис ваш.
Еда меня вконец сжирает, схожу на нет, судьбу кляня.
Меня и деньгам не хватает! Короче, жизнь живёт меня.
ПОСТАРЕВШЕМУ ДРУГУ
Ну какая же это заслуга — спрятать душу свою под замок оттого, что ты сверзился с круга, изнывать от тоски и недуга, слушать, как надрывается вьюга, упиваясь, что ты одинок.
Ну какое же это подспорье, что ты доступ друзьям перекрыл, что ты пестуешь горюшко-горе, проживаешь в обиде и вздоре? Ты, как крест на глухом косогоре, под которым себя схоронил.
Ну какая же это отрада — не дождавшись финала парада, разломаться, сойти, уступить? Годы — горе, а мысли — отрава... Но на то и мужская отвага, чтоб с улыбкой навек уходить.
Я, к сожаленью, в чём-то недоразвит, возможно, даже кое в чём дебил.
Жизнь хороша в своём многообразье, а я свою донельзя обеднил.
Я не скользил на быстрых водных лыжах, на дельтаплане в небе не парил, и если рассмотреть меня поближе, то очень многих я недолюбил.
Не сумасбродствовал, не колобродил, вокруг Европы не ходил в круиз, не плавал я на волжском пароходе и паруса не ставил в летний бриз.
Я отдыхал лишь для того, чтоб выжить, набраться сил для будущих затей.
Как на курортах много разных выжиг, как я завидовал их лёгкой пустоте!
Увы, субъект не светский, а домашний, томлюсь среди премьерной толчеи, и я не завсегдатай вернисажный — всё это тоже слабости мои.
Нет времени ходить по ресторанам, хоть мне приятны шутки, болтовня.
А посидеть с друзьями над стаканом несбыточная радость для меня.
Работа — крест, анафема, проклятье. Она, как ржа, что разъедает сталь.
Меня угробил собственный характер... Как я распорядился жизнью — жаль!
И это всё не поза, не кокетство, от идиотства оторопь берёт, я получил шикарное наследство и промотал его наоборот.
Ты как дом с пооблезшим фасадом, с потускневшими окнами глаз. Неказист с новостройками рядом, что витринно блестят напоказ.
У тебя с чердаком не всё ладно — паутина там, рухлядь и хлам.
Стало делать уборку накладно, а ремонт — это жуть и бедлам.
Между тем перекрытья подгнили, кое-где отложения пыли, коридоры, углы и чуланы населяют — увы! — тараканы.
Поистёрлись от времени трубы, электричество вяло горит, и о прежних жильцах-жизнелюбах ничего уже не говорит.
Шутки, песни, признанья и сказки отзвучали и стёрлись следы.
Стены нынче в ободранной краске, да и нету горячей воды.
Был неплохо построен когда-то, много буйных годков перенёс.
Да, видать, приближается дата, когда всех нас отправят на снос.
Мы — дома с неприглядным фасадом и усталыми окнами глаз.
Чтоб не портить нарядность парада, на задворки задвинули нас...
Я желал бы свергнуть злое иго суеты, общенья, встреч и прочего.
Я коплю, как скряга и сквалыга, редкие мгновенья одиночества.
Боже, сколько в разговорах вздора, ни подумать, ни сосредоточиться. Остаётся лишь одна опора — редкие мгновенья одиночества.
Меня грабят все, кому в охоту, мои дни по ветру раскурочены.
Я мечтаю лечь на дно окопа в редкие мгновенья одиночества.
Непонятно, где найти спасенье?
Кто бы знал, как тишины мне хочется! Удалось сложить стихотворенье в редкие мгновенья одиночества.
* * *
Оцепенелая зима!
От белизны сойти с ума.
Стога под крышами из снега под светло-серой сферой неба.
Мелькают ярких лыжниц пятна, душа, как поле, необъятна. Упала под уклон лыжня, скольжение влечёт меня.
Я за тобою следом еду, бездумно за тобой качу.
О пораженьях и победах я помнить вовсе не хочу.
Заиндевелые деревья, как ювелирные изделья, где только чернь и серебро.
В природе тишина, добро, спокойствие, благословенье...
О счастья редкие мгновенья!
АВТОПОРТРЕТ
В мозгах туман. И сам раскис. Я существую отупело.
И непрерывен свист тоски, и расползлось, как тесто, тело.
Ужасен мой автопортрет, похож он на карикатуру. Нарисовал его я сдуру, теперь сведу его на нет: что написалось, зачеркну и снова внутрь себя нырну.
ПОСЛЕ ФИЛЬМА
Пришла озябшая и жалкая зима с каким-то серым и убогим снегом, с давящим, низким, сумеречным небом и с тусклой отупелостью ума.
Закончен труд. Ушёл он на свободу. Покинул автора, чтоб жить сам по себе. И ты не волен уж в его судьбе, не в силах изменить его природу.
Так поздней осенью тяжёлые плоды, отторгнуты ветвями, упадают...
А почерневшие усталые сады, воздевши к небу руки, замирают.
И кажется, отныне никогда на голых ветках не набухнут почки.
Что не взрастить на бездыханной почве ни выдумки, ни мысли и ни строчки.
И жуть, что ты приехал в никуда.
Я, к горести своей, не знаю предков, кто были прадед, бабушка иль дед?
Нет памяти, утрачено наследство, потеряно в глубинах страшных лет.
Свирепый век порушил эти связи. Инстинкт продленья рода истребил.
Хотел подняться я из грязи в князи и потому детей не наплодил.
Жаль, внуков нет, что помнить меня будут и кровь мою нести через года.
Я человек, пришедший ниоткуда, и горько, что иду я в никуда.
1985
КОРОТКОМЕТРАЖКИ
* * *
Нету веры.
И нет уверенности, лишь примеры моей потерянности...
Хоть ты тресни от своей ненужности.
Бег на месте — и тот по окружности.
* * *
Сколько лет участвовал я в беге! Спрессовалось прошлое в комок, а теперь, когда вблизи порог, не пора ль задуматься о небе и осмыслить жизненный урок.
* * *
Жить с ощущеньями вины и бестолковой жизни — трудно. Чтоб не было в душе войны, мы загоняем боль в предсны, туда, где мы себе подсудны.
На панихидах и поминках проходят дни и вечера, как тренировка иль разминка — мол, скоро и тебе пора.
* * *
Коль без совести талант и ум, он торгует истыми идеями.
Бывшие властителями дум нынче стали просто прохиндеями.
* * *
Хохот без причины — признак дурачины!
В детстве эту присказку слышал я не раз.
Без причины горесть — тоже дурость, то есть