Собрание сочинений. Том 3 - Шаламов Варлам Тихонович. Страница 9

* * *

Квадратное небо и звезды без счета.

Давно бы на дно провалилось оно,

И лишь переплеты железных решеток

Его не пускают в окно.

Весь мир на цепи.

Он сюда не прорвется

К свободе, что жадно грызет сухари,

И ждет, пока ей в этом черном колодце

Назначат свиданье цари.

* * *

В этой стылой земле, в этой каменной яме

Я дыханье зимы сторожу.

Я лежу, как мертвец, неестественно прямо

И покоем своим дорожу.

Нависают серебряной тяжестью ветви,

И метелит метель на беду.

Я в глубоком снегу, в позабытом секрете.

И не смены, а смерти я жду.

* * *

Воспоминания свободы

Всегда тревожны и темны.

В них дышат ветры непогоды,

И душат их дурные сны.

Избавлен от душевной боли,

От гнета были сохранен

Кто не свободу знал, а волю

Еще с ребяческих времен.

Она дана любому в детстве,

Она теряется потом

В сыновних спорах о наследстве,

В угрозах местью и судом.

* * *

Я пил за счастье капитанов,

Я пил за выигравших бой.

Я пил за верность и обманы,

Я тост приветствовал любой.

Но для себя, еще не пьяный,

Я молча выпил за любовь.

Я молча пил за ожиданье

Людей, затерянных в лесах,

За безнадежные рыданья,

За веру только в чудеса!

За всемогущество страданья,

За снег, осевший в волосах.

Я молча пил за почтальонов,

Сопротивлявшихся пурге,

Огнем мороза опаленных,

Тонувших в ледяной шуге,

Таща для верных и влюбленных

Надежды в кожаном мешке.

Как стая птиц взлетят конверты,

Вытряхиваемые из мешка,

Перебираемые ветром,

Кричащие издалека,

Что мы не сироты на свете,

Что в мире есть еще тоска.

Нечеловеческие дозы

Таинственных сердечных средств

Полны поэзии и прозы,

А тем, кто может угореть,

Спасительны, как чистый воздух,

Рассеивающий бред.

Они не фраза и не поза,

Они наука мудрецам,

И их взволнованные слезы —

Вода живая мертвецам.

И пусть все это только грезы,

Мы верим грезам до конца.

БАРАТЫНСКИЙ [7]

Робинзоновой походкой

Обходя забытый дом,

Мы втроем нашли находку —

Одинокий рваный том.

Мы друзьями прежде были,

Согласились мы на том,

Что добычу рассудили

Соломоновым судом.

Предисловье на цигарки.

Первый счастлив был вполне

Неожиданным подарком,

Что приснится лишь во сне.

Из страничек послесловья

Карты выклеил второй.

Пусть на доброе здоровье

Занимается игрой.

Третья часть от книги этой —

Драгоценные куски,

Позабытого поэта

Вдохновенные стихи.

Я своей доволен частью

И премудрым горд судом…

Это было просто счастье —

Заглянуть в забытый дом.

* * *

Платочек, меченный тобою,

Сентиментальный твой платок

Украшен строчкой голубою,

Чтобы нежнее быть я мог.

Твоей рукой конвертом сложен,

И складки целы до сих пор,

Он на письмо твое похожий,

На откровенный разговор.

Я наложу платок на рану,

Остановлю батистом кровь.

И рану свежую затянет

Твоя целебная любовь.

Он бережет прикосновенья

Твоей любви, твоей руки.

Зовет меня на дерзновенья

И подвигает на стихи.

* * *

Лезет в голову чушь такая,

От которой отбиться мне

Можно только, пожалуй, стихами

Или все утопить в вине.

Будто нет для меня расстояний

И живу я без меры длины,

Будто худшим из злодеяний

Было то, что наполнило сны.

Будто ты поневоле близко

И тепло твоего плеча

Под ладонью взорвется, как выстрел,

Злое сердце мое горяча.

Будто времени нет — и, слетая

Точно птица ко мне с облаков,

Ты по-прежнему молодая

Вдохновительница стихов.

Это все суета — миражи,

Это — жить чтобы было больней.

Это бред нашей ямы овражьей,

Раскалившейся на луне.