Ундина - Де Ла Мотт Фуке Фридрих. Страница 13

- Послезавтра, в день твоего ангела, все узнаешь, милое дитя мое!

И ничего больше нельзя было от нее добиться. Она пригласила Бертальду вместе с ее приемными родителями в названный день к обеду, и вскоре они разошлись.

- Кюлеборн? - с тайным содроганием спросил Хульдбранд у своей прекрасной супруги, - когда, простившись с Бертальдой, они шли домой одни по темным улицам.

- Да, это был он, - ответила Ундина, - я он пытался наговорить мне бог знает каких глупостей. Но среди прочих вещей он, сам того не зная, порадовал меня долгожданной вестью. Если ты хочешь узнать ее сейчас же, мой повелитель и супруг, тебе стоит только приказать, и я все тебе расскажу. Но если ты хочешь доставить своей Ундине большую, очень большую радость, отложи расспросы до послезавтра, и тогда тебя тоже ждет сюрприз.

Рыцарь охотно согласился исполнить то, о чем так мило просила его жена, и уже засыпая, она прошептала про себя с улыбкой:

- Как же она обрадуется и удивится вести от человека, что чистит колодцы, эта милая, милая Бертальда!

Глава одиннадцатая

ИМЕНИНЫ БЕРТАЛЬДЫ

Все общество сидело за столом, Бертальда во главе его, убранная как богиня весны цветами и драгоценностями - подарками приемных родителей и друзей. По обе стороны ее сидели Хульдбранд и Ундина. Когда обильная трапеза близилась к концу и подали десерт, двери по доброму старому немецкому обычаю растворили, чтобы и простой народ мог полюбоваться господским праздником и порадоваться ему. Слуги разносили среди зрителей вино и сласти. Хульдбранд и Бертальда с тайным нетерпением ждали обещанного объяснения и не сводили глаз с Ундины. Но она все еще молчала и только украдкой счастливо улыбалась. Тот, кто знал о ее обещании, мог заметить, что она ежеминутно готова была выдать свой секрет и все же откладывала это, наслаждаясь отсрочкой, как порою делают дети с любимым лакомством. Бертальда и Хульдбранд разделяли с ней это блаженное чувство, с робкой надеждой ожидая нового счастья, которое должно было слететь к ним с ее губ. Тут гости стали просить Ундину спеть. Она, казалось, обрадовалась этой просьбе, велела принести лютню и запела:

Утро так ясно,

Ярки цветы,

Пышны душистые травы

Над озера шумного брегом!

Что это в травах

Блещет светло?

Цвет ли чудесный ниспослан вдруг

Небом на этот счастливый луг?

Это малое дитя

Забавляется цветами

В золотом зари сиянье.

Ах, откуда ты? Откуда?

От неведомых прибрежий

Принесла тебя волна.

Малютка, тянешь ручки тщетно,

Ничьей руки не встретишь ты,

Лишь равнодушно, безответно

Вокруг колышатся цветы.

Ничто их в мире не тревожит,

Удел цветов - благоухать,

И блеск их заменить не сможет

Тебе заботливую мать.

Всего лишившись без возврата,

Что лучшего есть в жизни сей,

Дитя, не ведаешь утраты

Душой младенческой своей.

Вот славный герцог скачет в поле,

Вот он склонился над тобой;

Тебя взрастить для славной доли

Берет в свой замок родовой.

Пускай ты в роскоши и в неге

Росла, пусть блещешь красотой,

Осталось счастие на бреге,

Увы, незнаемом тобой.

Ундина с грустной улыбкой опустила лютню; у герцога и его супруги слезы стояли в глазах.

- Вот так все и было в то утро, когда я нашел тебя, бедная милая сиротка, - промолвил с глубоким волнением герцог, - прекрасная певунья права: главного, лучшего мы так и не смогли дать тебе.

- Но теперь послушаем, что же сталось с несчастными родителями, сказала Ундина, коснулась струн и запела:

Распахнувши двери комнат,

Все перевернув вверх дном,

Мать уже себя не помнит,

Вновь пустой обходит дом.

Дом пустой! Нет слов больнее

Для того, кто в том дому

Пел, дитя свое лелея,

Колыбельную ему.

Зелены все так же буки,

Светел так же солнца свет,

Ищет мать, ломая руки,

Да напрасно: дочки нет.

Веет вечера прохлада,

Вот отец домой спешит,

Но душа его не рада,

Но из глаз слеза бежит.

И в дому его объемлет

Холод смертной тишины,

Он не смех дитяти внемлет,

А рыдания жены.

- О, Боже! Ундина! Где мои родители? - плача воскликнула Бертальда. Ты знаешь, ты, конечно, знаешь, ты узнала это, удивительное создание, иначе так не терзала бы мне сердце. Быть может, они уже здесь? Неужели это так?

Ее глаза обежали все блестящее общество и остановились на владетельной даме, сидевшей рядом с ее приемным отцом. Тогда Ундина оглянулась на дверь и из глаз ее брызнули слезы умиления.

- Где же бедные, заждавшиеся родители? - спросила она, и тут из толпы выступил старый рыбак с женой. Они вопросительно глядели то на Ундину, то на знатную красавицу, которая, как им сказали, была их дочерью.

- Это она! - пролепетала сияющая от восторга Ундина. Старики, громко плача и славя господа, бросились обнимать свое вновь обретенное дитя.

В гневе и ужасе Бертальда вырвалась из их объятий. Это было уж слишком для ее гордой души, такое открытие в ту самую минуту, когда она твердо надеялась вознестись еще выше и уже видела над своей головой корону и царственный балдахин. Ей подумалось, что все это измыслила ее соперница, чтобы с особой изощренностью унизить ее перед Хульдбрандом и всем светом. Она набросилась на Ундину с упреками, а на стариков - с бранью; злобные слова "обманщица" и "продажный сброд" сорвались с ее губ. Тут старая рыбачка произнесла про себя совсем тихо:

- Ах, господи, какой злой женщиной она выросла, а все же чует сердце, что это моя плоть и кровь.

Старик же, сложив руки, молча молился о том, чтобы э_т_а, вон там, не оказалась его дочерью. Ундина, смертельно бледная, металась от стариков к Бертальде, от Бертальды к старикам; внезапно ее словно низвергнули с небес, что грезились ей в мечтах, в пучину ужаса и страха, какая ей и во сне не снилась.

- Да есть ли у тебя душа? Есть ли у тебя на самом деле душа, Бертальда? - выкрикнула она в лицо разгневанной подруге, словно для того, чтобы привести ее в чувство после внезапного приступа безумия или умопомрачающего кошмара. Но когда она увидела, что исступление Бертальды все растет, когда отвергнутые родители в голос зарыдали, а все общество, споря и негодуя, разбилось на партии, она с таким сдержанным достоинством испросила позволения взять слово здесь в доме своего супруга, что все вокруг смолкли, как по мановению волшебства. Она встала во главе стола, где раньше сидела Бертальда, смиренная и вместе с тем гордая под взглядами окружающих, и обратилась к ним со следующими словами: