Французские лирики XIX и XX веков - Аполлинер Гийом. Страница 25

Выводит, поздняя, тебя из горькой тени?

Все материнские и женские ступени

Мои осилишь ты, но медленный твой ход

Несносен… От твоих чудовищных длиннот

Мне душно… Я молчу и жду тебя заране…

— Кто звал тебя притти на помощь сведшей ране?

ПОГИБШЕЕ ВИНО

Когда я пролил в океан —

Не жертва ли небытию? —

Под небом позабытых стран

Вина душистую струю,

Кто мной тогда руководил?

Быть может, голос вещуна.

Иль, думая о крови, лил

Я драгоценный ток вина?

Но розоватым вспыхнув дымом,

Законам непоколебимым

Своей прозрачности верна,

Уже трезвея в пьяной пене,

На воздух подняла волна

Непостижимый рой видений.

INTERIEUR

То никнет в зеркала рабыней длинноглазой,

То, воду для цветов держа, стоит над вазой,

То, ложу расточив всю чистоту перстов,

Приводит женщину сюда, под этот кров,

И та в моих мечтах благопристойно бродит,

Сквозь мой бесстрастный взгляд, бесплотная, проходит,

Как сквозь светило дня прозрачное стекло,

И разума щадит земное ремесло.

ДРУЖЕСКАЯ РОЩА

Дорогою о чистых и прекрасных

Предметах размышляли мы, пока

Бок-о-бок двигались, в руке рука,

Безмолвствуя… среди цветов неясных.

Мы шли, боясь нарушить тишину,

Обручники, в ночи зеленой прерий

И разделяли этот плод феерий,

Безумцам дружественную луну.

Затем во власть отдавшись запустенью,

Мы умерли, окутанные тенью

Приветной рощи, ото всех вдали,

И в горнем свете, за последней гранью,

Друг друга плача снова обрели,

О милый мой товарищ по молчанью!

МОРСКОЕ КЛАДБИЩЕ

Как этот тихий кров, где голубь плещет

Крылом, средь сосен и гробниц трепещет!

Юг праведный огни слагать готов

В извечно возникающее море!

О благодарность вслед за мыслью вскоре:

Взор, созерцающий покой богов!

Как гложет молний чистый труд бессменно

Алмазы еле уловимой пены!

Какой покой как будто утвержден,

Когда нисходит солнце в глубь пучины,

Где, чистые плоды первопричины,

Сверкает время и познанье — сон.

О стойкий клад, Минервы храм несложный,

Массив покоя, явно осторожный,

Зловещая вода, на дне глазниц

Которой сны я вижу сквозь пыланье,

Мое безмолвье! Ты в душе — как зданье,

Но верх твой — злато тысяч черепиц!

Храм времени, тебя я замыкаю

В единый вздох, всхожу и привыкаю

Быть заключенным в окоем морской,

И, как богам святое приношенье,

В мерцаньи искр верховное презренье

Разлито над бездонною водой.

Как, тая, плод, когда его вкушают,

Исчезновенье в сладость превращает

Во рту, где он теряет прежний вид,

Вдыхаю пар моей плиты могильной,

И небеса поют душе бессильной

О берегах, где вновь прибой шумит.

О небо, я меняюсь беспрестанно!

Я был так горд, я празден был так странно

(Но в праздности был каждый миг велик),

И вот отдался яркому виденью

И, над могилами блуждая тенью,

К волненью моря хрупкому привык.

Солнцестоянья факел встретив грудью

Открытой, подчиняюсь правосудию

Чудесному безжалостных лучей!

На первом месте стань, источник света:

Я чистым возвратил тебя!.. Но это

Меня ввергает в мрак глухих ночей.

Лишь моего, лишь для себя, в себе лишь —

Близ сердца, близ стихов, что не разделишь

Меж пустотой и чистым смыслом дня —

Я эхо внутреннего жду величья

В цистерне звонкой, полной безразличья,

Чей полый звук всегда страшит меня!

Лжепленница зеленых этих мрежей,

Залив, любитель худосочных режей,

Узнаешь ли ты по моим глазам,

Чья плоть влечет меня к кончине вялой

И чье чело ее с землей связало?

Лишь искра мысль уводит к мертвецам.

Священное, полно огнем невещным,

Забитое сияньем многосвещным,

Мне это место нравится: клочок

Земли, дерев и камня единенье,

Где столько мрамора дрожит над тенью,