Ирано-таджикская поэзия - Рудаки Абульхасан. Страница 82
* * *
Кто дал ей в руки бранный лук? У ней ведь скор неправый суд.
От оперенных стрел ее онагра ноги не спасут.
Несчастных много жертв надет, когда откроешь ты колчан,
Твой лик слепит, а свод бровей, как черный лук Турана, крут.
Тебе одной в пылу войны ни щит, ни панцирь не нужны,
Кольчугу локонов твоих чужие стрелы не пробьют.
Увидев тюркские глаза и завитки индийских кос,
Весь Индостан и весь Туран на поклонение придут.
Покинут маги свой огонь, забудут идолов своих;
О идол мира, пред тобой они курильницы зажгут.
На кровлю замка можешь ты забросить кос твоих аркан.
Коль башни замка под твоим тараном гневным не падут.
И был как на горах Симург. Но ты меня в полон взяла.
Так когти сокола в траве индейку горную берут.
Уста увидел я. И лал в моих глазах дешевым стал.
Ты слово молвила – пред ним померкли перл и изумруд.
Твои глаза громят базар созвездий вечных и планет,
Где чудеса творит Муса, убогий маг,- при чем он тут?
Поверь, счастливую судьбу не завоюешь силой рук!
Запечатленной тайны клад откапывать – напрасный труд.
О Саади! Ты знаешь: тот, кто сердце страсти отдает,-
И нрав избранницы спасет, и сонмище ее причуд.
* * *
Не нужна нерадивому древняя книга познанья,
Одержимый не может вести по пути послушанья.
Пусть ты воду с огнем – заклинания силой сольешь,
Но любовь и терпенье – немыслимое сочетанье.
Польза глаз только в том, чтобы видеть возлюбленной лик.
Жалок зрячий слепец, что не видит кумира сиянье.
Что влюбленному хохот врагов и упреки друзей?
Он тоскует о дальней подруге, он жаждет свиданья.
Мил мне светлый весенний пушок этих юных ланит,
Но не так, как онагру весенней травы колыханье.
В некий день ты пришла и разграбила сердце мое,
Потерял я терпенье, тоска мне стесняет дыханье.
Наблюдай всей душою кумира приход и уход.
Как движенье планет, как луны молодой нарастанье.
Не уйдет, коль прогонишь,- уйдя, возвратится она.
В этом вечном кругу непостижном – ее обитанье.
Не прибавишь ни слова ты в книге печали моей,
Суть одна в ней: твоя красота и мое пониманье.
Саади! О, как долго не бьет в эту ночь барабан!
Иль навек эта ночь? Или это – любви испытанье?
* * *
Нет, истинно царская слава от века ущерба не знала,
Когда благодарность дервишам и странникам бедным являла.
Клянусь я живою душою! – осудит и злой ненавистник
Того, чья калитка для друга в беде запертою бывала.
Нет, милость царей-миродержцев от прежних времен и доныне
Из хижины самой убогой всегда нищету изгоняла.
А ты меня все угнетаешь, ты жизнь мою горько стесняешь,
Ну что ж! Я тебе благодарен за боль, за язвящие жала.
Заботятся люди на свете о здравии, о многолетье.
Ценою здоровья и жизни душа моя все искупала.
Невежда в любви, кто ни разу мучений любви не изведал
И чья на пороге любимой в пыли голова не лежала.
Вселенную всю облетела душа и примчалась обратно.
Но, кроме порога любимой, пристанища не отыскала.
О, внемли моленьям несчастных, тобою покинутых в мире!
Их множество шло за тобою и прах твоих ног целовало.
Но видел я платья красивей для этого бедного тела,
И тела для пышного платья прекрасней земля не рождала.
Коль ты ослепительный лик свой фатою опять не закроешь,
Скажи: благочестье из Фарса навеки откочевало.
Не мучь меня болью разлуки, ведь мне не снести этой муки -
Ведь ласточка мельничный жернов вовек еще не подымала.
Едва ли ты встретишь иа свете подобных – мне преданно верных,
Душа моя, верная клятве, как в бурю скала, устояла.
Услышь Саади! Он всей жизнью стремится к тебе, как молитва.
Услышь! И надежды и мира над ним опусти покрывало!
* * *
Я лика другого с такой красотою и негой такой не видал,
Мне амбровых кос завиток никогда так сердце не волновал.
Твой стан блистает литым серебром, а сердце, кто знает – что в нем?
Но ябедник мускус дохнул мне в лицо и тайны твои рассказал.
О пери с блистающим ликом, ты вся – дыхание ранней весны.
Ты – мускус и амбра, а губы твои – красны, словно яхонт и лал.
Я в мире скиталец… И не упрекай, что следую я за тобой!
Кривому човгану желаний твоих мячом я послушным бы стал.
Кто радости шумной года пережил и горя года перенес,
Тот весело шуму питейных домов, и песням, и крикам внимал.
Всей жизни ценой на базаре любви мы платим за сладкий упрек,
Такого блаженства в пещере своей отшельник бы не испытал.
Не ищет цветник взаймы красоты, живет в нем самом красота,
Но нужно, чтоб стройный, как ты, кипарис над звонким потоком стоял.
О роза моя! Пусть хоть тысячу раз к тебе возвратится весна,
Ты скажешь сама: ни одни соловей так сладко, как я, не певал.
Коль не доведется тебе, Саади, любимой ланит целовать,
Спасение в том, чтобы к милым ногам лицом ты скорее припал.