Бал был бел - Лукин Евгений Юрьевич. Страница 5
Осень живописная
Не таит природа сроду
ни сюжета, ни морали.
Роща — будто о природу
спьяну кисти вытирали.
Рядом пентр [5] в ажиотаже.
Бровь крута, как коромысло.
Видно, вышел по пейзажи —
ищет ракурса и смысла.
«Сумерки бродят врозь…»
Сумерки бродят врозь.
Светится допоздна
розовая насквозь
тёплая желтизна.
Все догорим дотла —
что сожалеть о том!
Осень ещё светла.
Слякоть придёт потом.
«Осенний скверик цвета мышки…»
Осенний скверик цвета мышки —
во всём невзрачном естестве.
И ни души. Лишь воробьишки
в опавшей возятся листве.
Взлетят, как будто грянул в сквере
наоборотный листопад, —
и ты замрёшь, на миг поверя,
что время двинулось в откат.
«Север. Сумерки белёсы…»
Север. Сумерки белёсы.
Не сверкать в ночи Денебу.
Бродя чёрные берёзы
по мутнеющему небу.
И откуда-то берётся,
повторяясь неустанно,
что и я, как те берёзы,
поброжу да перестану.
«Отыскав себе в глуши уголок…»
Отыскав себе в глуши уголок,
завязались две души в узелок.
Сизый в измороси лог. Камыши.
Лето кончилось. Пиши эпилог.
Бал был бел
«Призрачно голубел…»
Призрачно голубел
в окнах вечерний Краков.
За исключеньем фраков
бал был бел.
Люстры поколебал
воздух волной тугою.
Право, пурга пургою
бел был бал.
Бог тебя не забыл —
рёк: «Бери, человече,
дар стихотворной речи:
бал, бел, был…»
«По лексиконам лазаю…»
По лексиконам лазаю
трудолюбивым ёжиком,
трясусь над каждой фразою,
над крохотным предложиком,
а критик не смущается —
и так же обращается
с моим произведением,
как Фрейд со сновидением.
Хорошее отношение к голубям
Когда я вижу, что на мой балкон
опять нагадил некий Голубь Мира,
а может быть, и вовсе Дух Святой,
к чему гаданья: он или не он
сейчас воркует с нежностью эмира,
пленённого невольницей простой?
Когда он, ясно видимый отсель,
то тянет шею типа Нефертити,
то делает из бюста колесо,
я навожу пневматику на цель,
а там — летите, пёрышки, летите
и передайте Пабло Пикассо,
что он — неправ.
«Мечтают все от мала до велика…»
Мечтают все от мала до велика:
кирпич, которым били по морда́м,
для следствия — не больше чем улика,
а в грёзах — составная Нотр-Дам!
Хотя мечта и рушится с годами,
но не рубите, хрупкую, сплеча,
сказав, что нет изъяна в Нотр-Даме —
есть море морд, просящих кирпича!
«Был народ потому…»
Был народ потому
образцом морали,
что тираны ему
воли не давали.
Эка прорва охран!
Я ж себе не ворог…
Тем и дорог тиран,
тем-то он и дорог!
К вопросу духовности
Перестаньте вы о духе!
Тут намедни собачонка,
понимаю, с голодухи,
но прикончила курчонка.
Мы за ней — и на запруде
отобрали еле-еле.
Я смотрю, не только люди
даже звери озверели!
«Стрижка ли, брижка, примерка ли…»
Стрижка ли, брижка, примерка ли
злобен, морщинистолик,
что ты там делаешь в зеркале,
мумия, зомби, старик?
Судя по шортикам, маечкам,
пёстреньким более чем,
жил бы и жил себе мальчиком,
но отражаться зачем?
«Сплошь и рядом говорю сгоряча…»
Сплошь и рядом говорю сгоряча.
Вот, пожалуйста, хандрой обуян,
я обидел моего палача —
я сказал ему, что он грубиян.
Понимаете, несдержанный нрав
у меня ещё с младенческих пор.
Объясниться бы, сказать, что неправ.
Поздно, батенька, пора под топор.
«За что её мы судим, ваша честь?»
За что её мы судим, ваша честь?
За то ли, что любовью воспылала
и не смогла, наивная, учесть,
насколько хрупки интеллектуалы?
Прижав его к колонне животом,
расстёгивая пуговки, она там
такого натворила, что потом
остолбенел патологоанатом.
И пусть интеллигент как таковой
весьма не одобряется народом —
куда страшнее то, что ненароком
случается по страсти роковой.