Полынь: Стихотворения и поэмы - Друнина Юлия Владимировна. Страница 6
«Да, многое в сердцах у нас умрет…»
Да, многое в сердцах у нас умрет.
Но многое останется нетленным:
Я не забуду сорок пятый год —
Голодный, радостный, послевоенный.
В тот год, от всей души удивлены
Тому, что уцелели почему-то,
Мы возвращались к жизни от войны.
Благословляя каждую минуту.
Как дорог был нам каждый трудный день,
Как «на гражданке» все нам было мило!
Пусть жили мы в плену очередей,
Пусть замерзали в комнатах чернила.
И нынче, если давит плечи быт,
Я и на быт взираю, как на чудо:
Год сорок пятый мной не позабыт,
Я возвращенья к жизни не забуду!
«Русский вечер…»
Русский вечер.
Дымчатые дали.
Ржавые осколки на траве.
Веет древней гордою печалью
От развалин скорбных деревень.
Кажется, летает над деревней
Пепел чингисханской старины…
Но моей девчонке семидневной
Снятся удивительные сны.
Снится, что пожары затухают,
Оживает обожженный лес.
Улыбнулось,
сморщилось,
вздыхает
Маленькое чудо из чудес.
БАНЯ
Я у памяти в плену,
Память в юность тянет!..
По дороге на войну
Завели нас в баню.
Мы разделись догола,
И с гражданским платьем
Жизнь гражданская ушла…
Дымно было в хате,
Там кипели чугуны,
Едким щелоком полны:
Щелок вместо мыла —
Так в те годы было.
Пар валил от черных стен,
Не моргнувши глазом,
Всех девчат
Старик туркмен
Кистью с хлоркой мазал!
Приговаривал, смеясь:
— Нэ смотрите строго.
«Автоматчики» у вас
Завэстись нэ смогут.
Зря ты, дэвушка, сэрдит!
Нэту, дочка, мыла…—
Вот каким в солдатский быт
Посвященье было!
Да, прелюдия войны
Прозаична малость…
Опустели чугуны,
Смыли мы усталость
И, веселые, потом
Вылетев в предбанник,
С визгом бросились гуртом
К обмундированью.
Вмиг на мокрые тела
Форму, а не платье!
— Ну, подруженька, дела!
Ты не девка из села,
А лихой солдатик!
До чего ж к лицу тебе
Гимнастерочка х/б!
Мы надели щегольски,
Набекрень, пилотки!
Ничего, что велики
Чуть не вдвое башмаки
В километр обмотки.
Все, подружка, впереди:
И медали на груди,
И другая доля —
Лечь во чистом поле…
— Стройсь! На выход!—
Взвился крик.
Вышли мы из бани.
Вслед смотрел туркмен-старик
Грустными глазами.
Может, видел дочь свою…
Он сказал:
— Ее в бою
Ранило, однако.
Но нэ очень тяжело…—
И добавил:
— Повэзло…—
А потом заплакал…
КОРОВЫ
А я вспоминаю снова:
В горячей густой пыли
Измученные коровы
По улице Маркса шли.
Откуда такое чудо —
Коровы в столице?
Бред!
Бессильно жрецы ОРУДа
Жезлы простирали вслед.
Буренка в тоске косила
На стадо машин глаза.
Деваха с кнутом спросила:
— Далече отсель вокзал?—
Застыл на момент угрюмо
Рогатый, брюхатый строй.
Я ляпнула, не подумав:
— Вам лучше бы на метро!—
И, взглядом окинув хмуро
Меня с головы до ног,
— Чего ты болтаешь, дура?—
Усталый старик изрек.
…Шли беженцы сквозь столицу,
Гоня истомленный скот.
Тревожно в худые лица
Смотрел сорок первый год.
ОПОЛЧЕНЕЦ
Редели, гибли русские полки
Был прорван фронт, прорыв зиял, как рана.
Тогда-то женщины, подростки, старики
Пошли… на армию Гудериана.
Шла профессура, щурясь сквозь очки,
Пенсионеры в валенках подбитых,
Студентки — стоптанные каблучки,
Домохозяйки — прямо от корыта.
И шла вдова комбата, шла в… манто —
Придумала, чудачка, как одеться!
Кто в ополченье звал ее? — Никто.
Никто, конечно, не считая сердца.
Шли. Пели. После падали крестом,
Порою даже не дойдя до цели…
Но я хочу напомнить не о том,
Хочу сказать о тех, кто уцелели.
Один на сотню — да, таков был счет,
А счетоводом — сорок первый год…
На Красной Пресне женщина живет.
Нет у нее регалий и наград,
Не знают люди, что она — солдат.
И в День Победы не звонит никто
Смешной старушке в стареньком манто.
Ей от войны на память — только шрам…
Но женщина обходится без драм.
«Я, — говорит — везучая, жива!»
Далекая военная Москва.
Идет в окопы женщина… в манто —
Придумала, чудачка, как одеться!
Кто в ополченье звал ее? — Никто.
Никто, конечно, не считая сердца…