Стихотворения - Гудзенко Семен Петрович. Страница 4

НЕБЕСА

Такое небо!
        Из окна
посмотришь черными глазами,
и выест их голубизна
и переполнит небесами.
Отвыкнуть можно от небес,
глядеть с проклятьем
                и опаской,
чтоб вовремя укрыться в лес
и не погибнуть под фугаской.
И можно месяц,
           можно два
под визг сирен на землю падать
и слушать,
       как шумит трава
и стонет под свинцовым градом.
Я ко всему привыкнуть смог,
но только не лежать часами.
…И у расстрелянных дорог
опять любуюсь небесами.

1942

ПЕРВАЯ СМЕРТЬ

Ты знаешь,
    есть в нашей солдатской судьбе
первая смерть
       однокашника, друга…
Мы ждали разведчиков в жаркой избе,
молчали
     и трубку курили по кругу.
Картошка дымилась в большом чугуне.
Я трубку набил
       и подал соседу.
Ты знаешь,
      есть заповедь на войне:
дождаться разведку
      и вместе обедать.
«Ну, как там ребята?..
           Придут ли назад?..» —
каждый из нас повторял эту фразу.
Вошел он.
      Сержанту подал автомат.
«Сережа убит…
       В голову…
            Сразу…»
И если ты
      на фронте дружил,
поймешь эту правду:
            я ждал, что войдет он,
такой,
   как в лесах Подмосковья жил,
всегда пулеметною лентой обмотан.
Я ждал его утром.
         Шумела пурга.
Он должен прийти.
            Я сварил концентраты.
Но где-то
      в глубоких
             смоленских снегах
замерзшее тело
      армейского брата.
Ты знаешь,
      есть в нашей солдатской судьбе
первая смерть…
            Говорили по кругу —
и все об одном,
         ничего о себе.
Только о мести,
            о мести
                  за друга.

1942

ПОДРЫВНИК

К рассвету точки засекут,
а днем начнется наступленье.
Но есть стратегия секунд,
и есть секундные сраженья.
И то,
  что может сделать он
и тол
  (пятнадцать килограммов),
не в силах целый батальон,
пусть даже смелых
              и упрямых.
Он в риске понимает толк.
Уверенно,
     с лихим упорством
вступает он в единоборство
с полком.
      И разбивает полк.
И рассыпаются мосты.
И падают в густые травы,
обламывая кусты,
на фронт идущие составы.
И в рельсах, согнутых улиткой,
Отражена его улыбка.

1942

САПЕР

Всю ночь по ледяному насту,
по черным полыньям реки
шли за сапером коренастым
обозы,
     танки
          и полки.
Их вел на запад
          по просекам
простой, спокойный человек.
Прищурившись, смотрел на снег
и мины находил под снегом.
Он шел всю ночь.
            Вставал из лога
рассвет в пороховом дыму.
Настанет мир.
          На всех дорогах
поставят памятник ему.

1942

ПАМЯТЬ

Был мороз.
       Не измеришь по Цельсию.
Плюнь — замерзнет.
              Такой мороз.
Было поле с безмолвными рельсами,
позабывшими стук колес.
Были стрелки
       совсем незрячие —
ни зеленых,
       ни красных огней.
Были щи ледяные.
              Горячие
были схватки
        за пять этих дней.
Каждый помнит по-своему, иначе,
и Сухиничи, и Думиничи,
и лесную тропу на Людиново —
обожженное, нелюдимое.
Пусть кому-нибудь кажется мелочью,
но товарищ мой до сих пор
помнит только узоры беличьи
и в березе забытый топор.
Вот и мне:
        не деревни сгоревшие,
не поход по чужим следам,
а запомнились онемевшие
рельсы.
Кажется, навсегда…

1942

ТОВАРИЩИ

Бойцы из отряда Баженова прошли

по тылам 120 км, неся раненого.

Можно вспомнить сейчас,
                отдышавшись и успокоясь.
Не орут на дорогах немецкие патрули.
По лесам непролазным
                и в озерах студеных по пояс
мы товарища раненого несли.
Он был ранен в бою,
                на изрытом снарядами тракте…
Мы несли его ночью,
                дневали в лесу.
Он лежал на траве,
                не просил: «Пристрелите.
                                 Оставьте».
Он был твердо уверен —
                друзья донесут.
Стиснув зубы до боли,
                бинтовали кровавые раны.
Как забыть этот путь!
                Он был так безысходно далек.
Голодали упрямо,
            но каждый в глубоких карманах
для него
     почерневший сахар берег.
Мы по рекам прошли,
                по нехоженым топким болотам.
Мы пробились к своим
                и спасли драгоценную жизнь.
Это в битвах рожденный,
                пропитанный кровью и
                                  потом,
самый истинный,
            самый русский
                    гуманизм.