Правда – хорошо, а счастье лучше - Островский Александр Николаевич. Страница 10

Мавра Тарасовна. Как же он не растает?

Барабошев. В нашей воде точно растаять должен, а это в чужих землях… Где, Никандра, нашли его?

Мухояров. В Бухаре-с. Там такие реки, что в них никогда воды не бывает-с.

Мавра Тарасовна. Так ты с барышом будешь, миленький?

Барабошев. Интересы будут значительные, но в настоящее время есть платежи и нужны наличные деньги, а их в кассе нет.

Мавра Тарасовна. Так бы ты и говорил, что нужны, мол, деньги, а сахаром-то не подслащал.

Барабошев. Я вам в обеспечение ваших денег представлю векселей на двойную сумму.

Мавра Тарасовна. Пойдем, миленький, в комнатах потолкуем, да векселя и все счеты мне принесите! Я хоть мало грамотна, а разберу кой-что.

Барабошев. Захвати, Никандра, все нужные документы!

Уходят: Мавра Тарасовна, Барабошев и Мухояров. Входит Глеб.

Глеб, потом Филицата и Поликсена.

Глеб. Насилу-то их унесло. Теперь мешки на плечи один по одному, да по заборчику, по холодку-то оно любо. Хоть и тяжеленьки, меры по две будет в каждом, да своя ноша не тянет. Где они тут?

Входят: Поликсена и Филицата.

Вот еще принесло! Эх, наказанье!

Филицата подходит. Поликсена остается вдали.

Что на вас угомону нет? Полуночники, право полуночники.

Филицата. Да тебе что за печаль?

Глеб. Ну, уж дом! Попал я на местечко!

Филицата. Не греши! Чего тебе мало? Завсегда сыт, пьян, хоть не сплошь, так уж через день аккуратно; с хорошего человека и довольно бы.

Глеб. Вы долго прогуляете?

Филицата. Ты сторожем, что ль, при нас приставлен?

Глеб. Я при яблоках.

Филицата. Говорить-то тебе нечего. Шел бы спать, расчудесное дело.

Глеб. Стало быть, я вам мешаю?

Филицата. Да что торчишь тут, какая приятность смотреть на тебя?

Глеб. А может, ты мне мешаешь-то, знаешь ли ты это?

Филицата. Как не знать! Премудрость-то не велика, бери мешок-то, тащи, куда тебе надобно, мы и видели, да не видали.

Глеб. Да у меня их два.

Филицата. За другим после придешь.

Глеб. Это вот дело другого роду, так бы ты и говорила. (Берет из куста мешок на плечи и уходит.)

Поликсена подходит ближе.

Поликсена, Филицата.

Поликсена. Где же он?

Филицата. Погоди, не вдруг; дай садовнику пройти. Он у меня в сторожке сидит, дожидается своего сроку.

Поликсена. Какая ты милая, добрая! Уж как тебя благодарить – не знаю.

Филицата. Вот будешь енаральшей-то, так не оставь своими милостями, ты мне на лоб-то галун нашей!

Поликсена. Полно глупости-то! Поди, поди!

Филицата. Куда идти, зачем? Мы ему сигнал подадим. (Отходит к кустам и достает что-то из-под платка.)

Поликсена. Что там у тебя? Покажи, что!

Филицата. Что да что! Тебе что за дело! Ну, телеграф.

Поликсена. Как телеграф? Какой телеграф?

Филицата. Какой телеграф да какой телеграф! Отстань ты! Ну, котенок. Вот я ему хвост подавлю, он замяукает, а Платон услышит и придет, так ему приказано.

Котенок мяукает.

Поликсена. Да будет тебе его мучить-то!

Филицата. А он служи хорошенько; я его завтра за это молоком накормлю. Ну, ступай! Теперь ты свою службу кончил. (Пускает котенка за кусты.)

Поликсена. Как это тебе в голову приходит?

Филицата. Твои причуды-то исполнять, так всему научишься. На все другое подозрение есть: стук ли, собака ли залает – могут выйти из дому, подумают, чужой. А на кошку какое подозрение, хоть она разорвись, – мало ль их по деревьям да по крышам мяучат?

Входит Платон.

Поликсена, Филицата, Платон, потом Глеб.

Филицата. Вот побеседуйте! Нате вам по яблочку, чтоб не скучно было. (Уходит в беседку, садится у окна, потом постепенно склоняет голову и засыпает.)

Поликсена (потупясь). Здравствуй, Платоша!

Платон. Здравствуйте-с!

Поликсена. Ты идти не хотел, я слышала.

Платон. Да что мне здесь делать. Я в последний раз вам удовольствие, а себе муку делаю, так имейте сколько-нибудь снисхождения. Я и так судьбой своей обижен.

Поликсена. Как ты можешь жаловаться на свою судьбу, коли я тебя люблю. Ты должен за счастие считать.

Платон. Да где ж она, ваша любовь-то?

Поликсена. А вот я тебе сейчас ее докажу. Садись! Только ты подальше от меня.

Садятся на скамейку.

Ну, вот слушай.

Платон. Слушаю-с.

Поликсена. Я тебя полюбила.

Платон. Покорно вас благодарю.

Поликсена. Может быть, ты и не стоишь; да и конечно не стоишь.

Платон. Лучше бы уж вы не любили, мне бы покойней было!

Поликсена. Нет, это я так, к слову, чтобы ты больше чувствовал. А я тебя люблю, люблю и хочу доказать.

Платон. Доказывайте.

Поликсена. Миленький мой, хорошенький! Так бы вот и съела тебя!

Платон подвигается.

Только ты не подвигайся, а сиди смирно!

Платон. При таких ваших словах смирно сидеть вевозможно-с.

Поликсена. Нет, нет, отодвинься.

Платон отодвигается.

Вот так! Как бы я расцеловала тебя, мой миленький.

Платон. Кто же вам мешает-с? Сделайте ваше одолжение!

Поликсена. Нет, этого нельзя. Вот видишь, что я тебя люблю, вот я и доказала.

Платон. Только на словах-с.

Поликсена. Да, на словах. А то как же еще? Ну, теперь ты мне говори такие же слова!

Платон. Нет, уж я другие-с.

Поликсена. Ну, какие хочешь, только хорошие, приятные; я и глаза зажмурю.

Платон. Уж не знаю, приятны ли они будут – только от всей души.

Поликсена. Ну, говори, говори, я дожидаюсь.

Платон. Не только любви, а никакого чувства настоящего и никакой жалости в вас нет-с.

Поликсена. Так разве это у меня не любовь, что же это такое?

Платон. Баловство одно, только свой каприз тешите. Одна у вас природа с Амосом Панфилычем, вот что я замечаю.

Поликсена. Конечно, одна, коли он мой отец.

Платон. И одно у вас удовольствие: издеваться над людьми и тиранить. Вы воображаете, что в вас существует любовь, а совсем напротив. Года подошли, пришло такое время, что уж пора вам любовные слова говорить, вот вы и избираете кого посмирнее, чтоб он сидел да слушал ваши изъяснения. А прикажет вам бабушка замуж идти, и всей этой любви конец, и обрадуетесь вы первому встречному. А мучаете вы человека так, от скуки, чтоб покуда, до жениха, у вас даром время не шло. И сиди-то он смирно, и не подвигайся близко, и никакой ему ласки, все это вы бережете суженому-ряженому, какому-то неизвестному. Обрящет вам тятенька где-нибудь в трактире, шут его знает какого оглашенного, и вы сейчас ему на шею, благо дождались своего настоящего.

Поликсена. Как ты смеешь?

Платон. Позвольте! Так уж вы посадите куклу такую, да и выражайте ей свою любовь! Ни чувствовать она не может, ни казниться не будет, а для вас все одно.

Поликсена. Как ты смеешь такие слова говорить?

Платон. Отчего же и не говорить, коли правда.

Поликсена. Да ты и правду мне не смей говорить!

Платон. Нет уж, правду никому не побоюсь говорить. Самому лютому зверю – льву и тому в глаза правду скажу.