Вавилон - Фигули Маргита. Страница 102
— О да, — умоляюще произнес он, — я одарю тебя золотом и драгоценными каменьями, чем пожелаешь, прошу только…
— Что же я должна сделать? — негромко спросила Нанаи.
— Иди в Деревню Золотых Колосьев и выведай о ней, что удастся, — не обидели ли ее царские солдаты, не бедствует ли она.
— Лучше бы ты забыл о ней, — отозвалась Нанаи упавшим голосом. — Быть может, она и поныне не умеет отличить добра от зла и в неведении отдала свое сердце другому.
— Я не позволю себя убедить, пока не узнаю всей правды. Ступай же в Деревню Золотых Колосьев и попытайся хоть что-нибудь разузнать о Нанаи, дочери Гамадана. Проси чего хочешь: золота, каменьев…
— Нет, господин. — Она приложила ладонь к его воспаленному лбу. — У тебя, верно, лихорадка, и ты бредишь.
Может, он не бредил, может умышленно произносил имя Нанаи, втайне надеясь услышать известие о Кире, и за это сулил золото и драгоценности?
Нанаи испуганно отдернула руку и встала. Устига проводил ее взглядом. Это был взгляд обреченного. Если бы злые боги или злые люди не навязали странам войны и вражду, Устига мог бы жить и жил бы, являя собой пример благородства. Да будут же прокляты те, кто сеет раздоры меж племенами и ненависть среди людей! Такая же смерть ждет и ее отца в темнице Эсагилы…
Как искупить свою вину, не терзать себя сознанием, что эти страдания человеку причиняет человек? Как сделать, чтобы в мире не было больше страданий?
Шум за дверью прервал ее размышления. Нанаи замешкалась в темнице, и это возбудило у стражи подозрения.
Девушка с трудом нащупала миску рукой и, пошатываясь, вышла.
Когда она поднималась по лестнице, один из солдат поднес фонарь к ее лицу.
Только предательские лучи были свидетелями того изумления, какое отобразилось на лице стражника.
Над крышами и дворами Храмового Города кружили голуби. Сизые, розовые, белые крылья колебали воздух, напоенный ароматом цветущих нарциссов и сирени. Бабочки и ласточки порхали над изумрудными бассейнами. В водяной пыли фонтанов плясали мушки, и ласточки на лету хватали их своими клювиками. На белоснежных перьях птиц переливались серебристые капельки влаги.
Из храмов неслись звуки арф, цимбал и лютен, под эту музыку уманы, младшие жрецы, покидали капища богов и, миновав гигантские изваяния крылатых быков, собирались под навесом, оплетенным плющом и диким виноградом.
В святилище Мардука жрецы высшего сана возносили хвалы небесному владыке страны Субар, страны, раскинувшейся между Евфратом и Тигром, — страны халдеев.
В отдаленье, в тени сикоморов и кипарисов, молились своим богам чужеземцы; На каменных и мраморных пьедесталах возвышались священные покровители едва ли не всех соседних племен. Они мирно сносили друг друга, чуждые гнева и ненависти. Стояли, словно купцы на торгах, и молча принимали золото.
Среди них был повелитель гор Ливана — Амуруа, народ которого поработил Навуходоносор второй и повелел выбить об этом надпись на скале в долине Вади Бриса; возле него помещались Ашрату, владычица пустыни; Амон, солнцеподобный повелитель страны Мусури, утвердившейся на берегах Нила; Неита, царица неба, простирающегося над Египтом; Осирис и Исида, брат и сестра в любви; рогатая Ашторет, бесстыдно расставившая ноги и поддерживающая руками груди; божественный властелин Элама — Мемнон, святилище которого в Сузах было сплошь из слоновой кости; мать богов Кибела, благословенное лоно которой явило златоносный Пактол; Атис со знаком солнца, — точно такая же, как и в Гордии, где под сводами храма подвешена на веревке священная колесница, — согласно пророчеству, тот, кто развяжет на ней узел, станет властелином Азии; критская Диктина, богиня моря и мореплавания, чертоги которой раскинулись на горных вершинах.
Стояло там и множество других божеств, изваянных из золота и камня.
Недоставало только изображения Ягве, запечатленного в золоте или камне, но, согласно верованиям иудеев, Ягве жил, и дух его был вездесущ.
В то время как верующие молились и приносили жертвы идолам, на верхнем дворе Эсагилы, возле башни Этеменанки верховный жрец Исме-Адад провожал в дальний путь небольшой отряд своих единомышленников но главе с Сан-Урри, который нес в кожаной суме план Мидийской стены, скрепленный печатью Эсагилы и обвитый медными цепочками. Для вящей безопасности вместе с ним отправлялись жрецы, военачальник и четыре наемных солдата из эсагильского войска, — поверх воинского платья на них для отвода глаз были надеты мантии священнослужителей.
Когда они тронулись, Исме-Адад молвил:
— Да хранит вас в пути зеница Мардука, ибо деяние ваше вершится по воле его.
Сан-Урри ответил ему взором, исполненным решимости.
— Да падет на меня месть и гнев Мардука, если не сложу эту сумму вместе с заключенным в ней бесценным даром к стопам царя Кира!
— Всем жрецам высшего сана я велю молиться за вас, дабы хранили вас боги, покуда не достигнете цели. Ты же воздай за меня хвалу Киру.
— Останешься доволен мною, святейший. Я сделаю все, чтобы услужить тебе и Мардуку. Должно быть, тебе внушает опасение войско, несколько дней тому назад посланное Набусардаром на север?
— Да, я думал, нам удастся их опередить, и Кир будет поджидать Набусардара у Мидийской стены.
— Еще не поздно. Я уверен, что Кир не начнет войны накануне месяца ава, месяца смерти. Клянусь, святейший, мы вовремя доберемся до персидского стана, даже если нам придется преодолеть труднейшие препятствия. Да пребудет в спокойствии твоя душа, — с горячей убежденностью говорил Сан-Урри.
Исме-Адад, благословив, отпустил их.
Озабоченный думами, не спеша прошел он в свои покои и долго сидел там, заслонив ладонью дрожащие веки.
Наконец-то персидские мечи помогут рассечь узел неразрешимых противоречий внутри государства; Они прогонят с трона узурпатора Валтасара и устранят вероотступника Набусардара. Вновь будет Мардук внушать халдеям священный трепет, учить их послушанию и почтению к жрецам — единственным, кто способен править державой, ибо только их просветили боги, наделив непогрешимой мудростью. Вновь будут жрецы учить уму-разуму лучших мужей страны, чтобы, напитавшись ученостью, стали они на многие тысячелетия украшением и гордостью славной Вавилонии. Лишь в союзе с Киром против Валтасара смогут они претворить в жизнь свои благородные замыслы.
Чтобы укрепить свою веру в благополучный исход посольства Сан-Урри, верховный жрец взял ключ и незамеченным сошел в подземелье. Там он долго творил молитвы и бился лбом о подножие золотого колоса. Коленопреклоненный, с мольбой вперял он взор в застывший лик Мардука, окутанный клубами сизого дыма от возжженных во славу бога смол.
Дни летели неудержимо.
Тревога Набусардара за судьбу северных укреплений несколько улеглась, когда он получил донесение о том, что полки, предводительствуемые Унну-Муном, достигли Мидийской стены.
И все же искра беспокойства тлела в душе верховного военачальника. Всего лишь маленькая искра, в остальном — все было в порядке.
По обеим сторонам Мидийской стены были прорыты глубокие судоходные каналы. С внутренней стороны пролегал первый по величине канал в государстве — Нагар Малка, Царская Река. По нему даже самые громоздкие суда могли пройти из Евфрата в Тигр. Царь Кир захватил пятнадцать крупнейших судов финикийского корабельного сообщества, на которых везли царю Валтасару долгожданных кипрских красавиц, и Набусардар опасался, как бы персы не высадились с этой флотилии ниже Мидийской стены, откуда открывался свободный доступ к Вавилону. В минуты мучительных раздумий он утешал себя тем, что дал Унну-Муну исчерпывающие наставления и что на полководца можно положиться.
Хотя угроза персидского вторжения уже нависла над Вавилонией, лишь немногие из ее обитателей сознавали это в полной мере. На халдейской земле, если не считать того, что повсюду встречались отрады солдат Набусардара, пока царило спокойствие. Кое-кто даже посмеивался, наблюдая лихорадочные военные приготовления.