Стихотворения и поэмы - Маркиш Перец Давидович. Страница 14
На клочья туч, облезло-жестяные, —
Откройте путь блуждающему дню.
Эй, вытяните трубы дымоходов!
Не хочет рой небесных тучеходов
На якорь стать и прекратить возню!..
1923
Перевод А. Голембы
5
Миги наплывают мглой,
Грают, как вороний рой.
У колоколов бессонных,
Обступив со всех сторон их,
Вырвут глотки. В исступленных
Колокольных перезвонах —
Глин-глон, глин-глон!
В глубине, под потайным
Сердцем времени седым,
Притаился, полный рвенья,
Колокольный ряд, чьи звенья
Надрываются, глаголя:
«К вольной доле, к вольной доле!»
Эй, взрывайтесь, кроя крыши,
Над бокалами хмельными,—
Цепь за цепью, выше, выше,
Пролетайте в мутном дыме,
Пробуждая ветры, дали
От бездейственной печали!
Сталь, свинец, — и смерть гласит:
Вьюгам, вьюгам путь открыт!
Эй, с кирками средь раздолий,
Пусть взовьется гимн-хвала
Вольной доле, вольной доле, —
О, времен колокола!
1923
Перевод Д. Бродского
ЛОНДОН
ЛОНДОН
Как перья филина — туманов пелена.
Голодная толпа притихла, не горланит.
Над Темзой трезвенной с рассвета дотемна
Свершает омовение парламент.
Полк инвалидов. Вопль предсмертной наготы.
Протезы и кресты. Увечные в коляске.
Им хочется взорвать надменные мосты,
Мосты, провисшие, как ордена Подвязки.
Асфальтовая мгла под вольтовой дугой,
И женских прелестей товар недорогой.
Карминные уста. Белила и румяна.
Ты, Лондон, поднял их как свой имперский флаг,
Ты дал им, изо всех земных и прочих благ,
Хлеб слова божьего и воду океана.
1923
Перевод А. Голембы
ВЕСТМИНСТЕРСКОЕ АББАТСТВО
ВЕСТМИНСТЕРСКОЕ АББАТСТВО
Степенный твой покой зовет к вечерней требе,
Огней павлиний хвост распущен в вышине.
Кто в этот смутный час тебя услышит, Эбби?
Исходит кровью день, и Темза — вся в огне.
Блуждают призраки по вымершим кварталам, —
Узнай взыскующих порога твоего!
Не ты ли звонами сознанье оковал им,
И отнял хлеб у них, и дал им божество!
Плывут моления в холодный свод стрельчатый;
Дрожа, к лампадам льнут; с навесов и столбов
В бессилье падают на пыль твоих гробов.
Вожатый сумерек! Помазанник заката!
В преддверье пасмурном ждет отдыха распятый —
О, кто еще придет на твой протяжный зов?!
1923
Перевод Д. Бродского
РИМ
РИМ
С кем фехтуют рапиры твоих серебристых фонтанов,
И чего домогается мертвая слава твоя?
О, веков перегар! Тошнотворные дымы струя,
Купола литургии тускнеют и меркнут, увянув...
Не видать голубей на суровых твоих базиликах,
В колокольни вселились ушастые нетопыри...
Рим, еще ты горишь! То не солнце ль ущербной зари
Истлевает, скудея, как память столетий великих?
Тщетно день зажигает тиары соборов святых,
Вечер тушит их пламя... И тени в худых балахонах
На безрадостный звон ковыляют с кладбищ отдаленных.
О надгробье торжественное из лучей золотых!
Купола, колокольни во власти ветров исступленных...
С кем же, с кем же фехтуют рапиры фонтанов твоих?
1923
Перевод Д. Бродского
ПОМПЕЯ
ПОМПЕЯ
1
Как жар в Везувии, душевный страх растет,
И выпит ужасом рассудок оглушенный.
О призрак, слеп твой шаг, луной завороженный,
Твой подневолен шаг, — в нем смертный виден
гнет.
Ночь окровавленный ломоть луны грызет
В холодной синеве, и сквозь лучей колонны
Костями скалится Помпея в сумрак сонный.
Над ней суровое молчание высот.
Ей снится пиршество: в застывшей мгле витая,
Мелькают призраки — за мрачной стаей стая,
И, мертвый круг сомкнув, стоит стена к стене.
Из глубины годов двухтысячной — в восторге
Несутся рокоты недошумевших оргий,
И пляшут мертвецы, венки подняв к луне.
2
Помпея ждет потех, но тишина тяжка,
И гладиаторов нет на кругу широком.
О, смерти страшный сон, определенный роком!
Как вымя тощее, свисают облака.
По плоти огневой у мрамора — тоска,
Забил из всех ключей Везувий пьяным соком.
Помпея страстная! В веках явясь зароком,
Твое дыхание сдержала чья рука?
Ждут завсегдатаев раскрытые притоны,
Где арки всех венчать готовы, как короны,
С постелей похоти летит дразнящий зов.
Помпея ждет потех, но смотрит взор Нерона
На Рим пылающий, как в космах облаков
Везувий яростный на груды костяков.
3
Пьяна ли Смерть еще, и снится ль ей, проклятой,
Помпея? Как слепец, слоняется луна,
И кости щупает, и метит их она
Лучами блеклыми, и лижет мрамор статуй.
И птицы лунные в выси голубоватой
Пьют влагу смертных рос. Неаполь, ночь душна!
Ударь в колокола, пусть дрогнет тишина, —
Везувий дремлет, рот забил он мглой, как ватой.
Но бешен этот рот, и дышит он огнем,
И потаенная клокочет ярость в нем —
Хребты склоняются и распухают долы.
Неаполь, звон бросай, тревожный и тяжелый!
Летит молва, что вновь проклятия свои
Твердит молитвенно Везувий в забытьи.
4
На дне глубоких ям — мешков солдатских кучи.
Там — вязко, глину там кровищей развезло.
Висит на проволоке голубя крыло,
Оттуда тянет мглой и сыростью колючей.
Дороги — в ужасе; и холмики и кручи
С крестами на боках влачатся тяжело...
Дурман Везувия! Свод хрупкий, как стекло,
Широко крестится огнями звездолучий.
Былые пиршества, триумфы снятся им...
А скука черная ползет, как червь могильный,
И ворон ворожит на изгороди пыльной.
О, ветхий скрип котурн! В душе неукротим,
Везувий жаждет вновь, и в недрах жар сильнее.
Спит череп в ужасе, он спит, как ночь в Помпее.
1923
Перевод Д. Бродского