Наедине с футболом - Филатов Лев Иванович. Страница 3

Журналист вхож в мир футбола. Я убежден, что наше сосуществование с ним должно осуществляться по касательной, без глубокого взаимопроникновения. Завязав в нем широкие знакомства на равной, приятельской ноге, журналист рискует сползти с той командной высотки, которая ему определена профессиональным долгом. Человек с авторучкой, блокнотом и магнитофоном, пусть он многое знает, пусть кому-то симпатизирует, входит в чье-то положение, все же должностью своей поставлен для того, чтобы блюсти интересы игры. Он обязан хранить в душе идеалы футбола победоносного, радующего глаз, честного и по ним сверять свои каждодневные впечатления. Тогда он способен что-то привнести в футбольное дело, тогда он выполнит и свою обязанность перед читателями-зрителями, постоянно ищущими в его печатных строках подтверждение своим собственным взглядам и требованиям.

Если же он, мягкая душа, проникнется состраданием к «хорошим парням», к «старине тренеру Михалычу», если станет, сев за машинку, припоминать, как приятно было на днях с этими парнями посидеть и поболтать на лавочке и что впереди у них еще встречи, тогда невозможно поручиться, что для сегодняшнего поражения вместо слов прямых и точных не явятся слова уклончивые, деликатно-фальшивые. Кто-то из заинтересованных лиц, может быть, его поблагодарит за «понимание». А журналист, сам того не ведая, отступит назад на величину своей уступки.

Можно наскрести сотню смягчающих обстоятельств и уважительных причин. Но кого и когда выручали эти словесные, хлипкие ширмы? Все проверяется игрой. Когда журналист верно пишет об игре, он тем самым дает понять и футболистам и тренерам, как же они выглядят на самом деле. Это – по-товарищески. Комментировать же игру, исходя из нашептанных тебе просьб принять то-то и то-то во внимание, все равно что брать обвиняемого на поруки, зная заранее, что присмотра обеспечить не сумеешь.

Мы любим футбольный мир. В общем-то он бесхитростный и доверчивый, далеко не всегда умеющий за себя постоять. В нем мы находим собеседников, в нем запасаемся наблюдениями и темами. Рискну сказать, что и с нами, журналистами, люди этого мира охотно говорят и о футболе, и о жизни. И если журналист не злоупотребляет в своих писаниях повелительной интонацией, если он не распоряжается, как кому играть и какого игрока на какое место ставить, а ненавязчиво привлекает внимание к спорным моментам, рассуждает, призывает подумать, тогда с ним считаются, потому что футбольному миру доподлинно известно, что игра не подчиняется повелительным росчеркам карандаша, а складывается и развивается на поле постепенно, от матча к матчу, и верный, наблюдательный глаз ценнее и уместнее, чем упрямо указующий перст. В размышлениях об игре журналист – соучастник, подсказчик и ни в коем случае не самоуверенный указчик.

Общение с миром футбола – это тоже наше пристрастие.

В ложе прессы нельзя «болеть». Мы сидим молча, изредка кто-то отпустит шуточку, ироническое словцо. Если вдруг в нашем расположении кто-то громко вскрикнет, все недоуменно оборачиваются, и так как всегда оказывается, что крикнул неведомый нам человек, раздается суровый, безжалостный вопрос: «Кто такой? Как он сюда попал?»

Мы выбираем и взвешиваем выражения, в своем кругу выше слов пронзительных и чувствительных ценим слово меткое, веское и справедливое. Футбольная журналистика, кому-то кажущаяся делом легким, едва ли не баловством («подумаешь, игра!»), год от года становится разделом все более точным и ответственным. В таком облике она нужнее футболисту. Такой ее хочет видеть читатель-зритель, для которого игра давно уже больше чем игра, и потребность читать о пей едва ли не соперничает с потребностью ее смотреть.

Мы работаем: матч за матчем, страница за страницей. Мы пристрастны к футболу, иначе чего же ради отдавать ему годы труда! Кругом ведь сколько угодно точек приложения для души, глаза и пера… Мы работаем, и дома, на полках книжных шкафов, растут стопы газет и журналов с нашими отчетами и статьями. Да вот незадача – сколько их ни перелистывай, вечно остаешься с тревожным и грустным ощущением, что можно было бы написать и по-другому. Как же?

Я оставляю в стороне то свойственное человеческой натуре недовольство, которое обычно посещает нас при оглядывании сделанного ранее. Это недовольство – чувство совестливое, интимное, и о нем разглагольствовать грешно. Не касаюсь я и того доподлинного обстоятельства, что прежде о футболе вообще писали неказисто и скуповато.

Футбол на редкость прост и удобен для обозрения. Оглянешься в прошлое – он весь перед тобой в заполненных каллиграфическим почерком таблицах. Подумаешь о будущем – и к твоим услугам годовое расписание турниров внутренних, двух – и четырехгодичные циклы международных. При желании журналист может загодя составить для себя чуть ли не «пятилетку», где предусмотрены все посещения стадионов, отчеты «в номер» и «не в номер», маршруты командировок, недельные и месячные обзоры, интервью с тренерами команды-лидера и команды-аутсайдера, вечно актуальные статьи, которые всеми много лет пишутся с неистребимым ощущением открытия – «Где вы, бомбардиры?», «Техника – конек футбола», «Физическая готовность – кит футбола», «Воля – динамит футбола», «Падающая „звезда“» (фамилия героя подоспеет), и, наконец, «Широкие горизонты» (о задачах, которые всегда примерно одни и те же). Иначе говоря, обручи футбольного расписания крепко держат журналистов. Что ж, на то печать и периодическая…

Вот и ответ на вопрос: «Как же хочется еще написать?» Хочется – вне расписания, вне круга дежурных тем, которые обязательны, ибо правильны, но своей правильностью во многом обязаны обязательности.

Ко мне домой иногда заходит школьник Сережа, и мы вдвоем смотрим по телевизору хоккей или футбол. Мальчик начинен вопросами, как разменный автомат в метро пятаками, и сыплет их на меня весь вечер, в темпе вздох – вопрос, вздох – вопрос. «Правда говорят, что Старшинов, если бы играл в футбол, забил голов больше, чем Пеле?» … что Блохина хотели взять на олимпийские игры бегуном? … что московские команды перессорились и в чемпионы не собираются, им лишь бы друг друга обыгрывать … что Хомич смазывал перчатки клеем и никто не бил по его воротам головой – боялись, что он в прыжке заденет рукой и снимет скальп?..

Я еле успеваю вставлять что-то вроде «чушь, ерунда, где ты этого набрался?», и нашему диалогу не видно конца. Постепенно я начинаю закипать: «Неглупый малый, читает толстые книги и несет околесицу. Для кого мы пишем о футболе с утра до вечера?»

Когда он уходит, я успокаиваюсь и пытаюсь представить, о чем бы спрашивал Сережа, если бы усваивал все, что печатается о футболе. «Вы считаете, что у „Арарата“ взаимозаменяемость крайних защитников и крайних хавбеков уже доведена до автоматизма?», «А как лучше строить оборону против двух центральных нападающих?», «Не правда ли, что „Динамо“ повторяет схему голландского „Аякса“»? И тут я уже готов простить Сереже его мальчишескую дичь…

Мы снимаем с футбола «капот» и на глазах у всех роемся в его внутренностях. Мы все подмечаем, регистрируем и ничего не прощаем футболу. Ничего… Служба наблюдения, анализа, критического разбора и благородного патетического негодования работает безотказно. Во всем этом заключен очевидный практический смысл.

Вот только неясно, помогает ли деловая, объективная футбольная проза вербовать мальчишек, подталкивает ли она болельщиков на путь истинный – к стадионам, заставляя томиться и трепетать их сердца от неизъяснимого волнения? Правильно ли, что мы всегда сдержанны и сухи, что преуспели в смокинговых околичностях, что руки выпускают пылкое, увлекающееся перо и тянутся к прямолинейному рейсфедеру? Не надоедливо ли, не кисло ли мы ворчливы? Не сеем ли апатию и безверие среди доверившихся нам читателей? Не преувеличиваем ли провинности команд и игроков? И каково подростку продираться сквозь эти колючие изгороди?..

Я не возьмусь односложно отвечать на все эти вопросы, потому что они затрагивают всех людей моей профессии – журналистов, пишущих о футболе. Скажу только, что меня они беспокоят, и чем дальше, тем неотвязнее.