Наедине с футболом - Филатов Лев Иванович. Страница 7

А что, если дает себя знать желание обязательно что-то идеализировать, что-то хранить как образец, потому что так легче ориентироваться?

Не знаю. Можно задать сколько угодно вопросов, которые бы подвергали сомнению или вышучивали мое утверждение. Как видите, я и сам предложил несколько. Никто не рассудит, да, пожалуй, и нет такой уж настоятельной потребности в общем знаменателе, в шеренге по росту…

Пусть футбол видоизменяется сколько угодно. Однако существуют незыблемые законы игры, отступление от которых невозможно ни в какие времена, ни при каких обстоятельствах. Мы нередко встречаем команды, по внешнему облику отвечающие всем требованиям сегодняшнего дня, а на поверку оказывается, что модный покрой ничего не гарантирует, если не соблюдены законы, положенные в основание футбола. Сборную Бразилии 1958 года сегодняшние противники могли бы, застав врасплох, поставить в затруднительное положение. Это не исключено. Но наверняка она приспособилась бы к новейшим манерам быстро и без особых усилий, потому что ей были известны самые дорогие истины, те, что наиболее трудно даются. В этой команде все одиннадцать были безукоризненны, и игра была доведена ими до такого совершенства, когда у зрителя пропадает желание, как принято, замечать и оценивать порознь уважаемые качества – старание, выучку, согласованность – и он просто-напросто оказывается во власти чарующего зрелища.

Финал разыгрывался на стокгольмском стадионе «Сольна». Стадион футбольный, поле рядом с трибунами, и такое ощущение, что игра идет не поодаль, а вокруг тебя и ты тоже где-то на поле.

Моросило. Мы в плащах. И беспокоило: «Как-то бразильцы справятся с мокрым газоном, привычным для шведов?» К финалу я стал уже завзятым болельщиком бразильцев и желал их победы, как торжества их игры.

Матч начался в три часа дня, под серым, низким небом. Погоду я помню по тем минутам, когда мы с Пашининым и Бесковым долго отыскивали вход на свою трибуну. А потом уже не помню, шел ли дождь. Потом был матч.

Его не раз живописали газетной прозой. Скажу и я о нем несколько слов, тем более что утекло уже немало воды, да и телетрансляций тогда у нас не устраивали.

Бразильцы, будучи идеальной командой, оставались вполне человечными, в них не было ничего от совершенной, бездушной машины. Они вышли на поле в смятенных чувствах: последняя встреча, и боязно сорваться. А шведы Дома, трибуны ревут, грохочут, скандируют, шлют их на подвиг. В каком-то оцепенении бразильцы позволяют высокому, элегантному Лидхольму легко обойти Зито и Беллини и вколотить мяч в угол ворот. Пропущенный гол не то чтобы встряхнул бразильцев – он вернул их к игре, втянул в нее. И они принялись играть. А они были той командой, которая выражала себя именно игрой, в ней обретала свое счастье. Ей радостна, желанна и привычна была игра, в которой невидимо растворены стойкость, характер, мужество – все то, что считается обязательным условием футбола. У бразильцев мы видели прежде всего игру, и если она шла, то это было признаком благополучия во всех отношениях.

Позже я узнал из статистики, что бразильская сборная по среднему весу игроков была самой легкой на чемпионате. Легкость эта покоряла. Ни малейшей натуги, полная натуральность каждого движения. И ловкость, тоже природная, у всех, включая защитников. Это не могло быть счастливым совпадением: легкость и ловкость были принципом отбора и принципом игры. Бразильцы оставили другим командам право именоваться солидными, крепкими, внушительными, рослыми, сильными, могучими, атлетическими, а себе оставили легкость и ловкость. Им этого хватало, они играли, заставляя забывать о существовании работы и борьбы. Мы знаем многих игроков, наделенных этими двумя качествами, но никогда я не видел команды, в которой бы все до одного были в равной мере ловки и легки. Им хотелось чисто играть в мяч. Хотелось и удавалось.

Пять голов забили бразильцы сильной, рослой, атлетичной, крепкой, внушительной команде шведов. Все эти голы до сих пор стоят перед глазами. Два первых были разыграны настолько одинаково, что это могло показаться издевательством. Гарринча обманывал растерявшегося, задерганного Аксбома, выходил к линии ворот, делал поперечную передачу, и Вава коршуном выскакивал на нее, опережая защитников, и вгонял мяч в ворота. Третий был чудо-гол. Пеле против ворот принял мяч от Н. Сантоса на грудь, пронес его немного вперед и, сбросив на ногу, неотразимо забил. Три шведских защитника, находившиеся рядом, разинув рот, наблюдали за Пеле, как простаки в цирке. И четвертый был оригинален. Загало подал угловой, мяч принял Диди и, вопреки обыкновению, отослал его снова налево Загало. Тот ударил метко под острым углом. Пятый забил Пеле, высоко выпрыгнув на навес Загало на дальнюю штангу.

Минут за двадцать до конца бразильцы вели 4:1. И тут они, желая скоротать время, принялись катать мяч. Публика, к тому времени покоренная их игрой, начала хлопать, любуясь их изяществом. Бразильцы чуточку переборщили, зазевались. Грен перехватил мяч, послал его Хамрину, тот – на выход центральному нападающему Симонссону, и удар мимо выбежавшего Жильмара – в сетку. Озорная беспечность была наказана, да еще публично. Но как же бразильцы взвились! Снова перед нами та же страстная, увлеченная команда, и шведы в глухой обороне. Пятый гол, завершивший матч и чемпионат, был голом самолюбия, голом расплаты, голом извинения за минутную слабость. Это преображение было чудесным мгновением.

Тогда я понимал, что вижу чемпиона мира без страха и упрека. Теперь я знаю, повидав другие превосходные команды, что та – единственная, несравнимая.

4. «Динамо» (Киев) – «Торпедо» (Москва). 16 октября 1960 г

Матч небывалый потому, что должен выявить чемпиона, которого прежде у нас не было. В 21-м предыдущем чемпионате побеждали три московских клуба: «Динамо», ЦСКА и «Спартак». К этому привыкли, считалось, что только так и должно быть. И вдруг не кто-то из тройки, а «Торпедо» либо киевское «Динамо» станет первым. Впрочем, «вдруг» – не совсем точно. На протяжении всего чемпионата, разыгрывавшегося в тот год в два этапа, эти клубы выделялись и вызывали симпатии. «Торпедо» особенно. Эту команду в том сезоне нельзя было назвать иначе как талантливой. Она была молода, играла в охотку, весело и изящно. Прошло много лет, а ее до сих пор вспоминают добрым словом на трибунах; у многих юношей, позже ставших мастерами, она вызывала желание играть так же складно. Да и сами себе торпедовцы нравились, они ходили гордые, томные, чуть задрав нос, что уже год спустя их подвело. Но тогда, еще не став чемпионами, они воображали о себе в меру.

Матч в Киеве был решающим. Динамовцы в случае победы сохраняли шансы на первое место, а торпедовцы, выиграв, становились недосягаемыми. Я был командирован «Советским спортом» на этот матч.

Игра только началась, а Иванов вывел в прорыв Сергеева по левому флангу, оттуда прострел вдоль ворот, и Метревели с ходу послал мяч в ближний угол. Вскоре киевляне сквитали счет. Комбинация Воинов – Зайцев – Лобановский – Серебряников закончилась ударом с близкого расстояния. Обмен голами выглядел как обмен «уверениями в совершеннейшем почтении». Потом было много игры, и все могло несколько раз перевернуться. Все же торпедовцы играли стройнее. Команду объединяла четверка игроков в середине поля, два инсайда и два полузащитника – Иванов, Батанов, Воронин и Маношин; они регулировали темп, держали, сколько было нужно, мяч, пасовали форвардам – словом, вели игру. У киевлян выделялись форварды: Лобановский, Базилевич, Серебряников, но в средней линии хорош был лишь Воинов, а Сабо был тогда молод, играл зло, но разбросанно.

В начале второго тайма высокий, прямой, как мачта парусника, Маношин легонько обошел двух киевлян, дал пас Иванову, а тот немедленно отослал мяч кинувшемуся вперед Сергееву. Удар на дальнюю штангу, ее «замкнул» зоркий Гусаров и бережно послал мяч в сетку.

После этого динамовцы много атаковали, но суетливо, второпях. Торпедовцы держали оборону под руководством Шустикова, то и дело бросая на вылазки Сергеева и Метревели. Спокойно и расчетливо держала мяч четверка в середине поля.