Рейнеке-лис - фон Гёте Иоганн Вольфганг. Страница 28
В точности я подмечал, как он утром делил поросенка —
И в совершенстве постиг всю премудрость подобной дележки:
Мне — что бычок, что хрячок — поделю безошибочно точно».
Волку досталось и сраму тогда и страданий за жадность!
Много таких наберется! Сожрут и плоды урожая
В самых цветущих поместьях и всех поселян без остатка,
Всякое благополучье они беспощадно разрушат.
Горе несчастной стране, что вскормила подобных уродов!..
Так, государь мой, не раз я оказывал вам уваженье.
Все, что имею теперь, что наживу я в дальнейшем,
Все это вам с королевой охотно я предназначаю:
Мало иль много, но вам, разумеется, — львиная доля.
Вспомните только свинью и теленка, и станет вам ясно,
В ком настоящая преданность, может ли в этом сравниться
Изегрим с Рейнеке. Но, к сожаленью, в чести и в почете
Волк остается, как главный лесничий, и всех притесняет.
Мало заботясь о ваших доходах, он очень усердно
Приумножает свои. Ну, конечно же, с Брауном вместе
И верховодит он всем. А Рейнеке слушают мало.
Да, государь! Это так! Очернили меня, и податься
Некуда. Надо пройти через это, но вот мое слово:
Кто обвинить меня может, пускай предъявляет улики,
Выставит верных свидетелей и пред судом поручится
Всем достоянием, ухом и духом, коль он проиграет;
Тем же и я со своей стороны поручусь. По закону
Так установлено — так и должно быть. И самое дело,
Как бы оно ни решилось, должно быть разобрано честно,
В строго законном порядке. Я этого требовать вправе!»
«Так иль иначе, — заметил король, — на пути правосудья
Ставить рогатки я не собираюсь, — мне это противно!
Все ж велико подозренье, что ты — соучастник убийства
Честного Лямпе! Я нежно к нему был привязан, и больно
Думать, что нет его. Что пережил я, когда из котомки
Вынули вместо посланий кровавую голову зайца!
Бэллин, коварный попутчик его, был на месте покаран, —
Ты же теперь по закону в суде оправдаться попробуй.
Должен сказать, что лично я Рейнеке снова прощаю,
Ибо во всех критических случаях был он мне предан.
Если еще обвинитель найдется, мы слушать готовы:
Пусть при свидетелях неопороченных нам он предъявит
Иск в надлежащем порядке. Рейнеке здесь, он ответит!»
«О государь, — встрепенулся тут Рейнеке, — благодарю вас!
Каждому внемлете вы и над каждым равно распростерли
Благодеянье закона! Позвольте вас свято заверить,
Сколь я скорбел, отпуская Бэллина с Лямпе, — как будто
Что-то предчувствовал. Ах, ведь и сам я любил их сердечно!..»
Так, слово за словом ловко разделывал Рейнеке басни.
Все и развесили уши: сокровища так расписал он,
Так он солидно держался — казалось, все чистая правда.
Даже утешить пытались его, и король был обманут:
Очень король размечтался об этих вещах драгоценных.
К Рейнеке он обратился: «Ну, успокойтесь и с богом
В путь отправляйтесь. Ищите, сделайте все, что возможно;
Если нужна будет помощь моя, то я к вашим услугам».
«Милости вашей, — сказал ему Рейнеке, — я не забуду;
Ваши слова поднимают мой дух, подают мне надежду.
Вора карать и убийцу — верховное ваше призванье.
Дело покуда темно для меня, но должно проясниться:
Я с величайшим усердьем займусь им, и денно и нощно
Буду везде разъезжать, и толково опрашивать встречных.
Если сокровища я обнаружу, но буду не в силах
Самостоятельно их отобрать, мне придется, конечно,
Помощи вашей просить, — и тогда я с помехами справлюсь.
Если я ценности благополучно доставлю вам, значит
Будет мой труд, наконец, награжден и доказана верность».
Слушал все это охотно король и во всем соглашался
С Рейнеке-лисом, который сплел эту ложь так искусно.
Лжи его, впрочем, поверили все — и он снова свободно
Мог отправляться без всякого спроса, куда бы ни вздумал.
Изегрим лишь не сдержался и проскрежетал с раздраженьем:
«Так, государь! Вы опять поверили вору, что дважды,
Трижды уже обманул вас? Ну, как же нам диву не даться?
Что ж, вы не видите: плут обошел вас, всех нас опорочив!
Правды он в жизни не скажет и все только врет беспардонно!
Нет, от меня так легко не уйдет он! Вы убедитесь,
Что он за лживый прохвост! Известны мне три преступленья,
Им совершенные, — он не уйдет, хоть бы дракой запахло!
Тут о свидетелях был разговор, но какая в них польза?
Пусть и найдутся и до ночи самой дают показанья,
Проку от них нам не будет: он все повернет, как захочет.
Часто свидетелей выставить трудно — так что же, преступник
Может и дальше свершать преступленья? Да кто же решится
Слово сказать? Он всех оплюет и утопит!
Сами вы, близкие ваши и все мы на этом нагрелись.
Нет, уж теперь я схвачу его, — не улизнет, не спасется, —
Я его буду по-свойски судить! Берегись ты, мерзавец!»
Песнь Одиннадцатая
Изегрим-волк приступил к обвиненью: «Сейчас вы поймете,
Мой государь справедливый, что Рейнеке был негодяем
И негодяем остался! Наплел он тут гнусных историй,
Чтобы меня и мой род обесчестить. Он вечно старался
Мне, а жене еще больше, доставить и сраму и муки.
Как-то подбил он жену переправиться через болото
К очень богатому рыбой красивому пруду, где за день
Рыбы она чуть не гору наловит, — ей стоит лишь в воду
Хвост погрузить — и сидеть, дожидаться: к хвосту присосется
Столько, мол, рыбы, что нам вчетвером, всей семьей не осилить.
Вброд поначалу, а там уже вплавь они к цели добрались,
К самой плотине, где больше воды, где изрядно глубоко.
Хвост опустить посоветовал Рейнеке здесь. Холодало,
К вечеру лютый мороз наступил, и жене моей бедной
Стало невмочь. А пруд между тем уже льдом затянуло,
Хвост у нее примерзает — она шевельнуть им не может.
Ну, и решила жена, что весь хвост ее рыбой обвешан
И потому так тяжел. А Рейнеке, вор этот наглый,
Что он с ней сделал, — мне вымолвить страшно: он взял ее силой!
Он от меня не уйдет! Преступленье оплачено будет
Чьей-нибудь жизнью — его иль моей, вот здесь же, сегодня!
Он не отделается болтовней! За деянием гнусным
Я его лично накрыл! Проходить мне случилось пригорком,
Слышу отчаянный крик, призывает на помощь, бедняжка:
Лед приковал ее к месту, она не могла защищаться.
Я подоспел — и пришлось все увидеть своими глазами!
Просто какое-то чудо, что сердце не лопнуло тут же.
«Рейнеке, — крикнул я, — что же ты делаешь?!» Он обернулся —
И убежал себе прочь. А я, в сокрушенье душевном,
Вынужден был там возиться в воде ледяной очень долго,
Грызть и проламывать лед, жену из беды выручая.
Ах, это тоже не гладко сошло: не терпелось Гирмунде,
Сильно рвалась изо льда — и четверть хвоста в нем осталось.
Жалуясь, громко завыла она, услыхали крестьяне,
Вышли, заметили нас— и давай созывать всю деревню.
В ярости, с вилами и топорами (и даже их бабы
С прялками) все на запруду сбежались, шумели, кричали:
«Ну-ка, ловите, их, бейте, топите!» Горланили скопом.
В жизни я страха такого не знал, и Гирмунда мне тоже
В этом призналась. Мы ноги едва унесли, а бежали
Так, что вся шкура дымилась. Нагнал нас какой-то верзила,
На ноги легкий и преотвратительный парень, и долго
Нас он преследовал, острою пикой своей донимая.
Если бы ночь не настала, пришлось бы нам с жизнью проститься.