Люди и куклы (сборник) - Ливанов Василий Борисович. Страница 17

Кромов поспешно отряхнул перепачканные землей пальцы и крепко пожал протянутую руку соседа.

– Алекс.

– Вы купили этот участок или арендуете?

– Арендую.

– Я, признаться, исподтишка наблюдаю, как вы огородничаете. Вы в этом деле новичок?

– Да, вот решил попробовать.

– Всегда можете мной располагать. Вы француз?

– Нет.

– Выговор у вас как у истинного парижанина. Но не из немцев?

– Нет-нет. – Кромов рассмеялся.

– Были на фронте?

– Приходилось. Но я в основном работал в службе обеспечения. Я русский.

Майор в отставке Ланглуа, прищурившись, раскуривал коротенькую французскую трубку.

– Не курите?

– Составлю вам компанию. – Кромов достал сигареты, закурил.

– Значит, мы союзники? Это хорошо. Я однажды видел самого маршала Жоффра, правда издали. Он приезжал в расположение нашей части. И вот с ним был русский военный атташе, полковник. Этот русский бравировал своей храбростью. Шел по брустверу под обстрелом и не кланялся пулям.

– Господин полковник! – крикнул кто-то по-русски.

Кромов обернулся на голос. У калитки стоял человек под большим черным зонтом.

– Кого он зовет? – спросил у Кромова папаша Ланглуа.

– Господин полковник, ваше сиятельство! – снова позвал человек с зонтом.

– Это ко мне. Извините.

Кромов пошел открывать калитку. Пожилой бухгалтер Глеб Ипполитович смотрел на Кромова виноватыми глазами.

– Здравия желаю, ваше сиятельство…

– Глеб Ипполитович…

– Не извольте беспокоиться, Алексей Алексеевич, – забормотал бухгалтер. – Я тогда не по своей воле… Коллегиально, так сказать… Кто старое помянет… – Бухгалтер окончательно смешался.

– Входите же…

– Покорно благодарю.

Кромов повел нежданного гостя к дому. Тот семенил за своим бывшим начальником, предупредительно поднимая над ним зонт.

На пороге бухгалтер тщательно вытер ноги, сложил зонт и только тогда бочком ступил в комнату.

– Глеб Ипполитович, как вы устроились?

– Бог милует, Алексей Алексеевич, кости, так сказать, целы, а мясо нарастет. К французу на службу я не пошел.

– А предлагали?

– Имело место. Я ведь хорошо осведомлен по долгу службы, так сказать… Но ничего, кое-что скопил за годы беспорочной… Нам с супругой пока хватало… Много ли двум пожилым людям надо…

Кромов усмехнулся, вспомнив про несостоявшийся дележ. Гость истолковал его улыбку по-своему.

– Я не одерживаться, ваше сиятельство, боже упаси… Сейчас вакансия открылась: проводником на фуникулер.

– Какой еще фуникулер?

– В Монте-Карло. Перл, так сказать, Средиземного моря. Жалованье удовлетворительное…

– Чем же я здесь могу вам помочь?

– Сию минуту. – Гость полез в нагрудный карман, извлек какую-то бумагу и зачитал вслух: – «Настоящая справка дана господину Антонову Г. И. в том, что он считается в бессрочном отпуске без сохранения содержания до прекращения в России незаконной революции». – Он протянул листок Кромову. – Не откажите подписать, господин полковник. – Глаза его за стеклами очков казались огромными.

На фасаде дома папаши Ланглуа развевался трехцветный французский флаг. Флаги были укреплены на всех домах городка. Франция отмечала день 11 ноября 1918 года – победный конец войны.

Кромов и папаша Ланглуа стояли рядом у ограды. Мужчины смотрели, как по улочке в сторону ратуши прошествовал местный оркестр. Звучала «Марсельеза». За оркестром бежали мальчишки, шла молодежь, старики. Кто-то из парней гордо выступал в военной форме. Цветы, шутки, улыбки. Папаша Ланглуа поминутно снимал форменную фуражку, отвечая на приветствие. «Мир! Победа!» – неслись крики.

– Жаль, что вы не француз, мосье Алекс, и не можете в полной мере разделить наш праздник.

Вдогонку веселой процессии провезли калеку на кресле-каталке. Он размахивал костылем.

– Да здравствует Франция! – кричал он хрипло. Глядя на калеку, папаша Ланглуа помрачнел.

– Помните, – сказал Кромов, – вы мне рассказывали про русского полковника, который шел по брустверу и не кланялся пулям?

– Конечно, помню.

– Этот полковник – я.

– Мой бог, значит, это были вы?..

Они молча курили. Издали доносилась музыка оркестра.

– Да, мой полковник, – сказал папаша Ланглуа, – за что мы так долго служили? Какую награду мы получили? Этот торжественный час победы мы проводим с вами здесь, вдали от боевых товарищей, ковыряясь в наших огородах. Бог простит меня, если я признаюсь вам: я иногда жалею, что не пал смертью храбрых за Францию. Тогда бы моя Мадлен получала пенсию побольше и могла бы поехать в горы лечиться. Этого требуют врачи.

Уже начинало светать, когда Алексей Алексеевич подошел со своей тележкой к зеленому ряду. С фургонов, запряженных понурыми короткохвостыми лошадьми, заканчивали сгружать ящики и кули со снедью, протирали обитые жестью мокрые прилавки, разворачивали и натягивали полосатые тенты над торговыми рядами. Люди перебрасывались короткими бойкими фразами, тут и там в серо-сиреневых сумерках вспыхивали огоньки сигарет. Компания богатых гуляк неверными шагами пробиралась через рынок. Странно было видеть черные смокинги и цилиндры мужчин, меховые накидки женщин между грудами красной моркови, ярко-зеленого салата, громадных оранжевых тыкв.

Чувствуя на себе любопытные, добродушно-насмешливые взгляды, женщины преувеличенно громко смеялись. Молодой франт в цилиндре обошел тележку Кромова, зацепил локтем корзину, обернувшись через плечо, бросил небрежно:

– Пардон.

И тут же остановился и уставился на Кромова бессмысленными пьяными глазами. Это был тот самый «милый Жорж», который подвизался в посольстве Временного правительства и «так мало разбирался в женской психологии» – по определению мадам Кромовой.

«Неужели узнает?» – подумал Кромов.

– Та-та-та, кого я вижу! – пьяно изумился Жорж – Граф Кромов!

Алексей Алексеевич молча смотрел на него.

– Понимаю, понимаю, – зашептал Жорж, нависая над тележкой, – борода, камуфляж – конспирация. Молчу, молчу! А я, знаете ли, уезжаю из Парижа… Замуж вышел… То есть женился! – Жорж пьяно расхохотался. – На американке. Американцы – деловой народ, богачи. Да и я не дурак. Продал им кое-какие посольские бумаженции – пустячок, а заплатили не считая. Угощаете? – Жорж взял с тележки редиску.

– Джорж! – позвала рослая блондинка непрошеного собеседника Алексея Алексеевича.

– Жена! – Жорж ткнул в ее сторону надкушенной редиской. – А видите, с ней рядом брюнеточка? – Жорж подмигнул. – Тоже моя… Думаете, я не поддерживаю ваше Белое движение? Уйму денег передавал! У меня всё есть… Всё решительно! Квартира в Нью-Йорке, в Калифорнии – вилла, автомобиль… лошадей завел… Я у них на хорошем счету: специалист по русскому вопросу… Устроился прекрасно. Ну, скажите, чего у меня еще нет?

– Совести. Совести у тебя нет. – Алексей Алексеевич толкнул Жоржа тележкой. – Пошел вон! – На рынке появились первые покупатели.

Алексей Алексеевич шел по тесно заставленной маленькими домишками улочке на самой окраине Парижа.

Грязно-розовый трехэтажный дом с потрескавшимися, давно не штукатуренными стенами, над входом грубо намалеванная вывеска: «Отель “Дофин”».

Кромов достал из кармана смятый конверт, вынул записку. Сверился с адресом.

По узкой железной лестнице, вспугнув двух кошек, поднялся на второй этаж. Полутемный коридор, обшарпанные двери с написанными желтой краской номерами. Из глубины коридора показалась женская фигура со сбитой набок высокой прической. Поравнявшись с женщиной, Кромов спросил:

– Извините, мадам, я ищу номер шестой…

– Мосье?

Женщина, придерживая на груди края широкой накидки, оперлась плечом о стену и рассмеялась. Она была пьяна.