Цветы зла - Бодлер Шарль. Страница 30
ВИНО ОТШЕЛЬНИКА
Продажной женщины взор странный и скользящий,
Как белые лучи задумчивой луны,
Которой хочется в струях ночной волны
Омыть свою красу и лик едва дрожащий;
В руках картежника червонцев легкий звон;
Развратный поцелуй и прелесть ласки жгучей;
Аккорды музыки томительно певучей,
Как человеческих страданий дальний стон;
Всё это не сравню, бутылка огневая,
С бальзамом сладостным, который ты, благая,
Хранишь, чтоб верного поэта утолить;
Ты льешь ему мечты, и молодость, и силы,
И гордость, лучший дар, в дни бедности унылой.
— И равен тот богам, кто может нектар пить!
ВИНО ЛЮБОВНИКОВ
Сегодня боги даль зажгли нам!
Как на коне неукротимом,
Верхом помчимся на вине
Мы к дивной, сказочной стране!
Нам, как двум ангелам, томимым
Огнем, ничем не умолимым,
В лазури синего утра
Идти за призраком пора!
Качаясь медленно и плавно
На крыльях вихря и вдвоем
Восторгам преданные равно,
Сестра, мы рядом уплывем,
Направив бег без колебаний
К родным полям моих мечтаний!
Цветы зла
РАЗРУШЕНИЕ
Со мною Демон зла дружит уже давно;
Плывет он вкруг меня, как ветра дуновенье;
Дышу — и легкие сжигает мне оно,
Наполнив их огнем преступных вожделений.
Порой, любовь мою к Искусству испытав,
Приходит он ко мне, как женщина нагая,
И шепчет на ухо коварный свой устав,
Уста мои к ядам позорным приучая.
Меня он далеко от взоров Божества
Уводит, и вокруг, безлюдна и мертва,
Тоской меня томит пустыня вечной Скуки.
Мои ослеплены смущенные глаза,
И в них отражены виденья вечной муки
И Разрушения кровавая гроза.
МУЧЕНИЦА
Рисунок неизвестного мастера
Среди хрустальных ваз, среди блестящих тканей,
Средь мрамора, среди ковров,
Атласной мебели, душистых одеяний
И пышных складок их шелков,
В закрытой комнате, где воздух, как в теплицах,
Насыщен тлением сырым,
Где бледные цветы в фарфоровых гробницах
Сном засыпают неживым, —
Труп обезглавленный на ложе разливает
Рекой широкою вокруг
Кровь ярко-красную, которую впивает
Подушка, с жадностью, как луг.
Подобно призракам, что в темноте пугливый
Наш зачаровывают глаз,
Немая голова, с тяжелой темной гривой,
Где блещут жемчуг и алмаз,
Как лютик вянущий на столике тут рядом,
Лежит в сиянии лучей
И смотрит пред собой пустым, как сумрак, взглядом
Остановившихся очей.
Бесстыдно кажет стан красу свою нагую
И раскрывает предо мной
И чары тайные, и прелесть роковую,
На горе данную Судьбой;
А на ноге чулок со стрелкой золотою
Застыл, как память о былом;
Подвязка, словно глаз, сверкающий слезою,
Алмазным искрится лучом.
И тени странные пустынного покоя,
И соблазнительный портрет
С глазами жгучими и смелой наготою,
Все помнят страсти темный бред,
Преступную любовь и ласк греховно-сладких
Пиры полночною порой,
На радость ангелам дурным, летавшим в складках
Завес над сонною четой.
Но всё же, коль судить по худобе красивой
Плеча, по нежности грудей
И бедр, по талии, что с грацией игривой
Вся извивается, как змей,
Ей мало было лет! — Душа, в истоме темной
Сгорая страстью и тоской,
Раскрылась ли толпе голодной и бездомной
Желаний, губящих покой?
Осуществил ли тот, кому казалось мало
Всех жгучих ласк твоей любви,
На теле стынувшем, покорствовавшем вяло,
Мечты безбрежные свои?
Нечистый труп, ответь! Скажи, глава немая,
За косы взяв тебя рукой
И поцелуй к губам холодным прижимая,
Навек простился ль он с тобой?
— Вдали от глаз чужих, от хохота и брани,
От любопытных, злых людей,
Спи мирно, мирно спи, о странное созданье,
В могиле сказочной своей!
Супруг твой далеко, но в снах над ним всё реют
Черты бессмертного лица;
Не меньше твоего тебе он будет верен
И не изменит до конца.
ЛЕСБОС
О мать латинских игр и греческих томлений,
Лесбос, где смена ласк то сонных, то живых,
То жгуче-пламенных, то свежих, украшенье
Пленительных ночей и дней твоих златых,
— О мать латинских игр и греческих томлений,
Лесбос, где поцелуй подобен водопадам,
Без страха льющимся в земные глубины,
Бегущим, стонущим и вьющимся каскадом;
Где неги глубоки, безмолвны и сильны;
Лесбос, где поцелуй подобен водопадам.
Лесбос, где юные зовут друг друга Фрины,
Где ни одна вотще не плакала жена,
С Пафосом наравне цветешь ты, ярче крина,
И ревностью к Сафо Венера смущена.
— Лесбос, где юные зовут друг друга Фрины,
Лесбос, страна ночей мучительно-прекрасных,
Влекущих к зеркалам — бесплодные мечты —
Самовлюбленный взор дев томно-сладострастных,
Плоды ласкающих созревшей наготы;
Лесбос, страна ночей мучительно-прекрасных,
Пускай старик Платон сурово хмурит брови;
Тебе всё прощено за таинства твои,
Владычица сердец, рай наших славословий,
И за сокровища восторженной любви.
Пускай старик Платон сурово хмурит брови.
Тебе всё прощено за вечное страданье,
Сужденное всем тем возвышенным сердцам,
Которые влечет лучистое сиянье
Неведомых красот к нездешним небесам,
— Тебе всё прощено за вечное страданье!
Лесбос, кто из Богов посмеет быть судьею
Тебе и осудить твой многотрудный лоб, —
Слез, в море вылитых ручьями с их струею,
На золотых весах не взвесивши потоп?
— Лесбос, кто из Богов посмеет быть судьею?
Что нам чужих для нас людей закон и мера?
О девы гордые, архипелага честь,
Не менее другой державна ваша вера,
И запугать любовь ничья не может месть!
Что нам чужих для нас людей закон и мера?
Меня избрал Лесбос средь всех певцов вселенной,
Чтоб ласки дев его цветущих воспевать;
Допущен с детства был я к тайне сокровенной,
Учась безумный смех и стоны узнавать.
Меня избрал Лесбос средь всех певцов вселенной,
И сторожу с тех пор со скал крутых Левката,
Как наблюдательный и зоркий часовой,
Который день и ночь ждет брига иль фрегата,
Чьи паруса дрожат в лазури огневой,
— И сторожу с тех пор со скал крутых Левката,
Чтоб знать, снисходят ли к глухим мученьям волны
И возвратят ли вновь, молитве вняв моей,
В Лесбос, простивший всё, к скале, рыданий полной,
Священный труп Сафо, ушедшей в даль морей,
Чтоб знать, снисходят ли к глухим мученьям волны!
Труп пламенной Сафо, подруги и поэта,
Затмившей бледностью Венеры лик златой.
— Глаз синих нам милей глаз черный и отсветы
Таинственных кругов, начертанных тоской
Измученной Сафо, подруги и поэта!
— Сафо, прекраснее Венеры, в час рожденья
Зажегшей над землей безбурную зарю
И лившей юности беспечной упоенье
На старый Океан, влюбленный в дочь свою;
Сафо, прекраснее Венеры в час рожденья!
— Божественной Сафо, погибшей в день измены,
Когда, забыв обряд своих святых утех,
Она насытила красою вожделенной
Фаона, чей уход был казнию за грех
Божественной Сафо, погибшей в день измены.
И с той поры слышна нам жалоба Лесбоса.
Хоть почести воздал его святыне мир,
Он опьяняется тем криком, что утесы
Его нагие шлют ночь каждую в эфир.
И с той поры слышна нам жалоба Лесбоса!