Первая любовь Ходжи Насреддина - Зульфикаров Тимур Касимович. Страница 22
— Хорошо,— покорно отвечает Голубоглазый.— Ты прав!.. Я замыкаю уста. Пусть говорит мой зад!.. Ха-ха!..
И он на мгновение исчезает.
Сейчас он там поднимает полу чапана и спускает штаны.
Айе!... Этого я и хотел!..
Я быстро вынимаю из сапога-чарога длинную тонкую цепь с крюком...
Цепь мокрая... Знакомая... Привычная... Хлесткая цепь!.. Моего усопшего Рустама-палвана... Я успел сунуть ее в сапог, когда сарбазы атабека бросились на меня, как охотничьи пьяные псы...
Ах, только бы не промахнуться!.. Только бы цепь достала, не оказалась бы короткой!.. Не соскользнула бы!.. Айе!..
Мне смешно!.. Я едва сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться!..
Нечто безвинное, сокровенное, млечное появляется над высоким краем зиндана-ямы. Точно огромное белесое ядро грецкого ореха над нами...
— Эй, сын горшечника! Насреддин!.. Ты правильно сказал: Лучше дерьмо из зада, чем из уст!.. Пусть молчат мои уста! Пусть говорит зад!..
Эй, Насреддин, где ты там?.. Не упусти! Не упусти свое счастье!.. Ха-ха!.. - кричит, хрипит, упивается ядро грецкого ореха над краем ямы...
Голубоглазый даже не снял чапана. Только подоткнул его за широкий пояс-миенбанд. Так и сел.
Рыба сама пришла к крючку...
— Эй, Насреддин, не упусти своего быстрого счастья!..
— Не упущу! Не бойся... Айе!..— Я с силой швыряю вверх крюк, и он точно и нежно цепляется за миенбанд Голубоглазого, и я резко дергаю цепь вниз, на себя, и ядро грецкого ореха летит вниз, к нам, на дно, и мы едва успеваем расступиться, как оно тяжело и сонно падает в грязь, в тину, в землю, в забытье...
— Готов?.. Иль дать ему еще немного? А? — появляется из тьмы Шукур-ака.
— Хватит ему,— говорю я.— Он не скоро очнется. Его подвела страсть к остроумию, любовь к наперчен¬ному слову... Не надо убивать за эту благородную привычку... Да и осуществить свое желание он не успел... Жаль даже его... Ты же знаешь, ака, как трудно прерываться в такую минуту...
Но надо спешить, пока стража не обнаружила исчезновения Голубоглазого!..
Я снова бросаю крюк вверх, и он цепляется за край ямы.
Цепь долго и тонко поблескивает во тьме... Точно змеиная жемчужная кожа тянется...
— Шукур-ака, вылезай наверх первым! Погляди, нет ли там сарбазов... Быстро!..— говорю я, и дехканин мгновенно повисает на цепи и с обезьяньей ловкостью карабкается вверх, и вот он уже на краю ямы...
— Эй, Насреддин, никого нет!.. Быстрей вылезайте!.. Я держу крюк!.. Смелее, друзья!..— почти кричит Шукур-ака.
Он чуть не плачет от радости и нетерпения...
Потом по цепи неумело, тяжко поднимается вверх седобородый медленный грустный астролог Ходжа Али Акбар. Я помогаю ему подниматься, поддерживаю его за мокрые вязкие ноги, подталкиваю... подпираю его усохшее, увядшее, старческое, непослушное тело...
- Сынок, я ушел от неба на землю... Но земля наша грустна... И мне снова хочется на небо... Люди, мне снова хочется на небо!..
- Домулло, вы попали под землю, а не на землю... Земля наша прекрасна... А сейчас вы увидите ваше небо... И вы еще поплывете на небесном Корабле Арго... Вместе со звездой Сухейль!..
...Сухейль, где ты?..
Ты ждешь меня?..
Ты будешь ждать меня, пока я освобожу всех, кто томится в зинданах моей земли?..
Сухейль, мне еще рано стремиться на небо...
Рано еще плыть в небесном хрустальном Корабле Арго... Вместе с тобой...
Рано!..
— Эй, кто еще таится во тьме?.. Влезайте по цепи!.. Быстрее!..
Айе!.. И они молчали!.. Они устали... померкли... отчаялись...
Несколько темных, глиняных, исхудавших, заросших людей появляются из тьмы...
Кто они?.. Давно здесь?.. Почему молчат?..
И они стали людьми тьмы, людьми могил?.. Безропотные... низкие... бескрылые...
И чего их держать в зиндане?.. Кому они грозят?..
Обрезанные ветви тута, пошедшие на корм слепому шелко¬вичному червю... Безымянные... бесследные... горькие...
И я помогаю им подняться наверх.
И на дне зиндана остается только слепой дервиш-каландар.
И в пергаментных его руках нежно позвякивает металлическими кольцами грушевый дорожный древний посох...
— Бобо, я помогу вам, подсажу, поддержу... Поднимайтесь, бобо... Беритесь за цепь, бобо... Пойдем¬те на волю...
— Воля в душе человека, сынок... Идите... Оставьте меня здесь... Я старый... Усталый... Чу!.. Уже Ангел Азраил бьет в барабан переселения!.. Слышишь?.. А я еще не готов... Идите, сынок... Устал я... Старый... Дороги мои иссякли... Заросли емшаном... Жилы мои как пересохшие песчаные реки... Идите, сынок... Оставьте меня...
—— Бобо, но вы же говорили мне, что людям нужно светлое слово... Слово Истины... Слово Правды...
И вы хотите, чтобы это слово осталось на дне зиндана, бобо?..
— Сынок, я устал будить мертвых, кричать в уши глухих... указывать путь слепцам...
Сынок, я устал от страны слепых...
Я устал от страны, где только слепец, где только слепец с выколотыми очами видит, видит, видит...
Я устал, сынок... Я хочу в могилу...
И меня не надо нести на кладбище... Я уже в могиле...
Но ты, сынок!.. Но ты!.. Ты молодой, вольный... Широкий... добрый... И язык у тебя как дамасская бритва...
Ты иди к людям!.. Ты неси мое слово!.. Слово Правды!..
И не бойся палачей!.. Что они могут сделать?.. Только выколоть глаза... Только отрезать голову...
И все!.. Какая малость, сынок!.. Душу-то они не выколют... не отрежут...
Иди, сынок!.. Иди на Великий Шелковый Путь!.. На Великий Путь борьбы со злом!..
Оставь малые тропинки и дороги и иди на Великий Путь...
Иди, сынок... Аллах тебе поможет!..