Том 2. Баллады, поэмы и повести - Жуковский Василий Андреевич. Страница 48

Глава VII

О том, что случилось в свадебный вечер

Смирно стояла Ундина во все продолженье обряда;

Но, лишь только он кончился, вдруг, как будто волшебной

Силой какой, что ни было в ней причуд и беспутных

Выдумок, все забродило и вспенилось; вдруг принялася

Всех тормошить, старика, старушку и рыцаря, не был

Даже и сам священник оставлен в покое. Суровым

Словом хотела хозяйка шалунью унять, как бывало; но рыцарь

С значащим взглядом назвал ее своею женою;

Та замолчала. И сам он, однако, таким поведеньем

Не был доволен; но тут ни его увещанья, ни ласки,

Ниже́ упреки, ничто помочь не могло. Унималась,

Правда, она на минуту, когда замечала досаду

Рыцаря: нежно тогда к нему прижимаясь, ручонкой

Милой своею трепала его по щеке и шептала

На ухо слово любви с небесной улыбкой; но снова

С первою взбалмошной мыслию то ж начиналось, и пуще,

Нежели прежде. Священник сказал напоследок: «Ундина,

Резвость такая забавна, но в эту минуту приличней

Было бы вам, новобрачной, подумать о том, как с душою

Данного богом супруга свою сочетать христиански

Душу». — «Душу? — смеясь, закричала Ундина. — Такое

Слово приятно звучит; но много ли в этом приятном

Звуке смысла? А если кому души не досталось,

Что тому делать? Еще сама я не знаю, была ли,

Есть ли душа у меня?» Оскорбленный глубоко священник,

Строго взглянув на нее, замолчал; испугавшись, Ундина

С детским смиреньем к нему подошла и шепнула: «Послушай,

Добрый отец, не сердися, мне это так грустно, так грустно,

Что и сказать не могу я; не будь же со мною, незлобным,

Робким созданьем, так строг; напротив того, с снисхожденьем

Выслушай то, что хочу исповедать искренним сердцем».

Видно было, что тяжкая тайна лежала на сердце Ундины;

Что-то хотела сказать, но вдруг побледнела и горько,

Горько заплакала. Все на нее с любопытством смотрели;

Что творилося с нею, не ведал никто. Напоследок

Слезы обтерла она и священнику, в сильном волненье

Сжавши руки, сказала: «Отец мой, не правда ль, ужасно

Душу живую иметь? И не лучше ль, скажи мне, не лучше ль

Вечно пробыть без души?..» Она замолчала, уставив

Острый, расстроенный взор на священника. Все поднялися

С мест, как будто дичася ее; не дождавшись ответа,

С тяжким вздохом она продолжала: «Великое бремя,

Страшное бремя душа! при одном уж ее ожиданье

Грусть и тоска терзают меня; а доныне мне было

Так легко, так свободно». Она опять зарыдала,

Скрыла в ладони лицо и, свою наклонивши головку,

Плакала горько, а светлые кудри, скатясь на прекрасный

Лоб и на жаркие щеки, повисли густым покрывалом.

С строгим лицом подошел к ней священник. «Ундина, — сказал он, —

Именем господа бога тебе говорю: исповедуй

Душу свою перед нами, и если таится в ней злое,

Бог милосерд, он помилует». Тихим, покорным младенцем

Стала она перед ним на колена, и, руки сложивши,

Набожно к небу глаза подняла, и крестилась, и, имя

Божие славя, твердила, что не было зла никакого

В сердце ее. Священник сказал, обратяся к Гульбранду:

«Рыцарь, вам поверяю я ту, с которою ныне

Сам сочетал вас: душою она беспорочна, но много

Чудного в ней. Примите мой добрый совет: осторожность,

Твердость, любовь; остальное на власть милосердого бога

С верой оставьте». Сказав, новобрачных священник

Перекрестил и вышел; за ним рыбак и старушка,

Также крестясь и молитву читая, вышли. Ундина

Все еще на коленах стояла в молчанье; когда же

Все удалились, она потихоньку лицом обернулась

К рыцарю, кудри раздвинула, мало-помалу, как будто

В чувство входя, головку свою подняла и уныло

Очи лазурные, полные слез, на него устремила.

«Милый, ты, верно, также покинешь меня, — прошептала

Робко она, — но чем же я, бедная, чем виновата?»

Руки ее так призывно, так жарко к нему поднялися,

Взоры ее так похожи на небо прекрасное стали,

Голос ее так глубоко из сердца раздался, что рыцарь

Все позабыл и в порыве любви протянул к ней объятья;

Вскрикнула, вспрыгнула, кинулась к милому в руки Ундина,

Грудью прильнула ко груди его и на ней онемела.

Глава VIII

О том, что случилось на другой день свадьбы

Свежий утренний луч разбудил новобрачных; блаженством

Ясные очи Ундины горели; а рыцарь в глубокой

Думе молчал про себя; всю ночь он видел какой-то

Странный, мучительный сон: все снилось ему, что хотели

Бесы его обольстить под видом красавиц, что в змеев

Адских красавицы все перед ним обращались. Проснувшись

В страхе, он начал смотреть недоверчиво: тут ли Ундина?!

Нет ли в ней какой перемены?.. Но было все тихо,

Буря кончилась; полный месяц светил, и Ундина

Сном глубоким спала, положивши горячую щеку

На руку; вольно дышала она, и сквозь сон, как журчанье,

Шепот невнятный бродил по жарко раскрывшимся губкам.

Видом таким успокоенный, рыцарь заснул, но в другой раз

Тот же сон! наконец засияла заря, и проснулися оба.

Сон рассказавши, рыцарь просил, чтоб Ундина простила

Страх безрассудный ему. Вздохнувши, прекрасную руку,

С грустью она ему подала, и ни слова; но сладкий,

Полный глубокой любовию взгляд, какого дотоле

Рыцарь в лазоревых глазках ее не встречал, безответно

Выразил все. С довольным сердцем он встал и к домашним

Вышел; все трое сидели молча, на лицах их видно

Было, что тяжко тревожило их ожиданье развязки;

Видно было, что внутренне бога священник молил: да поможет

Им защититься от козней врага. Но как скоро явился

С ясным лицом новобрачный, то вмиг и у них просияли

Души и лица; рыбак и старушка заплакали; к небу

Взор благодарный поднял священник. Потом и Ундина

Вышла; они хотели пойти к ней навстречу, но стали

Все неподвижны: так знакома и так незнакома

Им в красоте довершенной она показалась. Священник

Первый к ней подошел; но лишь только он руку, чтоб дать ей

Благословение, поднял, она ему поклонилась

В землю и стала прощенья просить в словах безрассудных,

Сказанных ею вчера; потом примолвила: «Добрый

Друг, помолись о спасенье моей души многогрешной».

Вставши, она обняла стариков, и то, что сказала

Им, было так полно души, так было их слуху

Ново и так далеко от всего, что прежде пленяло

В ней, не касаясь до сердца, что оба они, зарыдавши,

Стали молиться вслух и ее называли небесным

Ангелом, дочкой родною; она же с сердечным смиреньем

Их целовала; такой и осталась она с той минуты:

Кроткой, покорной женою, хозяйкой заботливой, в то же

Время девственно-чистым, божественно-милым созданьем.

Рыцарь, старик и старушка, давно уж привыкнув к причудам

Детским ее, всё ждали, что снова она, как и прежде,

Станет проказить, но в этот раз они обманулись:

Ангелом тихим осталась Ундина. Священник, любуясь

Ею, воскликнул: «Радуйтесь, рыцарь; господь милосердый

Вам даровал чрез меня, недостойного, редкое счастье;

Будет добро вам и в здешней и в будущей жизни, когда вы

Чистым его сохраните. Господь помоги вам обоим».

Около вечера с нежностью робкой Ундина, взявши Гульбранда

За руку, тихо его повлекла за собою на вольный

Воздух. Безоблачно солнце садилось, светя на зеленый

Дерн сквозь чащу дерев, за которыми тихо горело

Море вдали. Во взорах жены молодой трепетало

Пламя любви, как роса на лазурных листках; но, казалось,

Грустная тайна уста ей смыкала, порой выражаясь

Вздохом невнятным. В молчанье она вела за собою

Рыцаря дале; когда же с ней говорил он, ответа

Не было, взор один отвечал; но в этом сердечном

Взоре целое небо любви и смиренья лежало.

Так подошли напоследок они к лесному потоку…

Что же рыцарь увидел? Разлив уже миновался;

Мелким ручьем стремился поток. «Он исчезнет

К утру совсем, — сказала Ундина, скрывая рыданье, —

Завтра кончится все, и тебе уж препятствия боле,

Милый, не будет отсель удалиться, как скоро захочешь», —

«Вместе с тобою, Ундиночка», — рыцарь ответствовал. «Это

В воле твоей, — шепнула она, усмехаясь сквозь слезы. —

Друг, я знаю, что ты Ундиночку любишь. Она же

Всею душою твоя, и навек. Но, милый, послушай,

Перенеси меня на руках на этот зеленый

Остров; там приютней. Хотя и самой мне сквозь волны

Было б нетрудно туда проскользнуть, но, друг, мне так сладко

Быть на руках у тебя. И если нам должно расстаться,

То хоть в последние счастьем земным подышу я

Здесь у тебя на груди». И, растроган, встревожен,

Рыцарь Ундину на руки взял и понес через воду.

Было то место знакомо, то был островок, на котором

Встретился рыцарь с Ундиною в бурю. Ее опустил он

Тихо на шелковый дерн и хотел поместиться с ней рядом.

«Нет, не рядом со мной, а против меня ты садися,

Милый, — сказала она, — хочу я прежде, чем словом

Будешь ответствовать мне, твой ответ в непритворных

Взорах твоих заране угадывать. Слушай. Ты должен

Знать, уж на деле узнал ты, что есть на свете созданья,

Вам подобные видом, но с вами различного свойства.

Редко их видите вы. В огне живут саламандры,

Чудные, резвые, легкие; в недрах земли, неприступных

Свету, водятся хитрые гномы; в воздухе веют

Сильфы; лоно морей, озер и ручьев населяют

Духи веселые вод. Прекрасно и вольно живется

Там, под звонко-кристальными сводами; небо и солнце

Светят сквозь них; и небесные звезды туда проницают;

Там на высоких деревьях коралловых пурпуром ярким,

Темным сапфиром блистают плоды; там гуляешь по мягким,

Свежим песочным коврам, узорами раковин пестрых

Хитро украшенным; многое, бывшее чудом минувших

Лет, облеченное тайным серебряных вод покрывалом,

Видится там в величавых развалинах: влага с любовью

Их объемлет, в мох и цветы водяные их ря́дит,

Пышным венцом тростника их седые главы обвивает.

Жители стран водяных обольстительно-милы, прекрасней

Самых людей. Случалось не раз, что рыбак, подглядевши

Деву морскую — когда, из воды подымаяся тайно,

Пела она и качалась на зыбкой волне, — повергался

В хладную влагу за нею. Ундинами чудные эти

Девы слывут у людей. И, друг, ты теперь пред собою

В самом деле видишь ундину». Гульбранд содрогнулся;

Холод по членам его пробежал; неподвижен как камень,

Молча и дико смотрел он в лицо рассказчицы милой,

Сил не имея очей отвести. Покачав головою,

Грустно замолкла она, вздохнула, потом продолжала:

«Видом наружным мы то же, что люди, быть может и лучше,

Нежели люди; но с нами не то, что с людьми; покидая

Жизнь, мы вдруг пропадаем как призрак, и телом и духом

Гибнем вполне, и самый наш след исчезает; из праха

В лучшую жизнь переходите вы; а мы остаемся

Там, где жили, в воздухе, искре, волне и пылинке.

Нам души не дано; пока продолжается наше

Здесь бытие, нам стихии покорны; когда ж умираем,

В их переходим мы власть, и они нас вмиг истребляют;

Веселы мы, и нас ничто не тревожит, как птичек

В роще, рыбок в воде, мотыльков на лугу благовонном.

Все, однако, стремится возвыситься: так и отец мой,

Сильный царь в голубой глубине Средиземного моря,

Мне, любимой, единственной дочери, душу живую

Дать пожелал, хотя он и ведал, что с нею и горе

(Всех, одаренных душою, удел) меня не минует.

Но душа не иначе дана быть нам может, как только

Тесным союзом любви с человеком. И, милый, отныне

Я с душою навеки; тебе одному благодарна

Я за нее, и тебе ж благодарна останусь, когда ты

Жизнь не осудишь мою на вечное горе. Что будет

С бедной Ундиной, когда ты покинешь ее? Но обманом

Сердце твое сохранить она не хотела. Теперь ты

Знаешь все, и, если меня оттолкнуть ты решился,

Сделай это теперь же: один перейди на противный

Берег; я брошуся в этот поток — он мой дядя; издавна

В нашем лесу он свободную, чудную жизнь, как пустынник,

Розно с родней и друзьями проводит. Он силен и многим

Старым рекам и могучим потокам союзник. Принес он

Некогда к жителям хижины здешней меня беззаботным,

Ясным, веселым младенцем; и он же ныне отсюда

В дом отца моего меня отнесет измененным, живую

Душу приявшим созданьем, любящей, скорбящей женою».

Дале она говорить не могла; пораженный, плененный,

Рыцарь ее обхватил, и на руки поднял, и вынес

На́ берег; там и перед небом самим повторил он обет свой:

С ней неразлучно жить на земле и делить все земное.

В сладком согласии, за руки взявшись, медлительным шагом

В хижину оба пошли. И Ундина, глубоко постигнув

Благо святое души, перестала жалеть о прозрачном

Море и влажных жилищах отцовского чудного царства.