Том 2. Баллады, поэмы и повести - Жуковский Василий Андреевич. Страница 49

Глава IX

О том, как рыцарь и его молодая жена оставили хижину

Рыцарь, проснувшись с зарей на другой день, весьма удивился,

Видя, что подле него Ундины нет, и снова он начал

Думать, что все, происшедшее с ним в последнее время,

Было мечта. Но в эту минуту Ундина явилась;

Севши к нему на постель, сказала она: «Я ходила

В лес проведать, исполнил ли дядя свое обещанье?

Все исполнено; воды свои он собрал и снова

Лесом бежит одинок, невиди́м и задумчиво шепчет;

Всех водяных и воздушных друзей распустил он, и стало

Тихо в лесу, и все в порядке по-прежнему; можем,

Милый, отправиться в путь, как скоро захочешь». С каким-то

Странным чувством, похожим на робость, слушал Ундину

Рыцарь: ее родные были ему не по сердцу.

Но Ундина своею тихою прелестью снова

Сладкий покой возвратила ему; и, любуясь с ней вместе

Зеленью берега, так благовонно, свежо и прозрачно

Светлою влагой объятого, рыцарь сказал: «Для чего же

Так нам спешить отсюда, Ундина? Уже верно не встретим

Мы нигде толь мирного счастья, каким насладились

В этом краю; пробудем же здесь; никто нас не гонит». —

«Что ты, мой друг, прикажешь, то и будет, — сказала с покорным

Видом Ундина, — но слушай: моим старикам разлучаться со мною

Тяжко и так, а они еще не знают Ундины,

Новой, нежной, любящей, смиренной Ундины; и все им

Мнится еще, что смиренье мое не надежней покоя

Вод; и меня легко позабудут они, как весенний

Цвет, как быструю птичку, как светлое облако; дай же,

Милый, в тот миг, как навек на земле нам должно расстаться,

Скрыть мне от них тобой сотворенную, верную, душу.

Если же долее здесь мы пробудем, то буду ль уметь я

Так притвориться, чтоб им моя не открылася тайна?»

Рыцарь был убежден, и вмиг собралися в дорогу;

Снова коня оседлали; священник вызвался с ними

В город идти через лес и с рыцарем вместе Ундине

Сесть помог на седло. Обнялися; расстались; Ундина

Плакала тихо, но горько; добрый рыбак и старушка

Выли голосом, глядя за нею вслед и как будто

Вдруг догадавшись, какое сокровище в эту минуту

В ней потеряли. В грустном молчанье вперед подвигались

Путники. Гущи лесной уж достигли они, и прекрасно

Было видеть в зеленой тени на разубранном пышно

Гордом коне молодую робкую всадницу, справа

Старого патера в белой одежде, а слева, в богатом

Пестром уборе, прекрасного рыцаря. Бережно чащей

Леса они пробирались. Рыцарь одну лишь Ундину

Видел; Ундина ж влажные очи свои в упоенье

Новой души на него одного устремляла, и скоро

Тихий, немой разговор начался между ними из нежных

Взглядов и вздохов. Но вдруг он был прерван каким-то

Шепотом странным: шел рядом с священником кто-то четвертый,

К ним недавно приставший. Он-то шептал. Как священник,

Был он в белом платье, лицо закрывалось каким-то

Странным, широким покровом, которого складки, как волны,

Падали с плеч и стан обвивали; и он беспрестанно

Их поправлял, закидывал наʧ руку полы, вертелся,

Прыгал; но это ему ни идти, ни болтать не мешало.

Вот что шептал он в ту минуту, когда молодые

Вслушались в речи его: «Уж давно, давно, преподобный,

В этом лесу я живу, как у вас говорится, монахом;

Правда, я не пощусь, не спасаюсь, а просто мне любо

Жить на воле в глуши и в этом белом, волнистом

Платье под тенью густою разгуливать. Часто и солнце

Чудно сверкает по складкам моим; а когда я кустами

Крадусь, бывает такой веселый шорох, что сердце

Прыгает…» — «Вы человек замечательный, — молвил священник, —

Я бы желал покороче узнать вас». — «А ты кто, когда уж

Дело у нас пошло на расспросы?» — сказал незнакомец.

«Патер Лаврентий, священник Мариинской пустыни». — «Дельно;

Я же, просто сказать, свободный лесной обыватель;

Имя мне Струй; ремесла не имею; волен как птица;

Нет у меня господина; гуляю, и все тут. Однако

Нужно мне кое-что молвить вот этой красавице». С этим

Словом он прянул к Ундине, вдруг вырос, и подле

Уха ее очутилась его голова. Но Ундина

В страхе его оттолкнула, воскликнув: «Поди поскорее

Прочь; я более с вами не знаюсь». — «О! о! да какая ж

Замужем стала она спесивая! с нами, роднею,

Знаться не хочет! Да кто же, скажи мне, пожалуй, не я ли,

Дядя твой, Струй, малютку тебя на спине из подводной

Области на́ берег здешний принес? Позабыла?» — «Оставь нас,

Именем бога тебя умоляю, — сказала Ундина. —

Ты мне страшен; ты сделаешь то, что и муж мой дичиться

Станет меня, как скоро увидит с такою роднею». —

«Здесь я недаром; хочу проводить вас, иначе едва ли

Вам через лес удастся пройти безопасно. А этот

Патер уж знает меня; говорит он, что будто

Был я в лодке, когда он в воду упал; и, конечно,

Был я в лодке; я в эту лодку прянул волною,

Вырвал его из нее и на́ берег вынес, чтоб свадьбу

Можно было сыграть вам». Ундина и рыцарь при этом

Слове взглянули на патера: шел он, как будто в глубокий

Сон погруженный, не слыша того, что вблизи говорилось.

«Вот и лесу конец, — сказала дяде Ундина, —

Помощь твоя теперь не нужна, оставь нас; простимся

С миром; исчезни». Струй рассердился; он сделал такую

Страшную харю и так глазами сверкнул, что Ундина

Громко вскрикнула; рыцарь выхватил меч и хотел им

В голову Струя ударить, но меч по волнам водопада

С свистом хлестнул, и в воде как будто шипящий

Хохот раздался; рыцаря обдало пеной холодной.

Патер, вдруг очнувшись, сказал: «Я предвидел, что это

С нами случится, лесной водопад был так близко; и все мне

Мнилось до си́х пор, что он живой человек и как будто

С нами шепчет». И, подлинно, рыцарю на ухо внятно

Вот что шептал водопад: «Ты смелый рыцарь, ты бодрый

Рыцарь; я силен, могуч; я быстр и гремуч; не сердиты

Волны мои; но люби ты, как очи свои, молодую,

Рыцарь, жену, как живую люблю я волну…» — и волшебный

Шепот, как ропот волны, разлетевшейся в брызги, умолкнул.

Кончился лес, и вышли в поле они: там имперский

Город лежал перед ними в лучах заходящего солнца.