Западноевропейская поэзия XХ века. Антология - Коллектив авторов. Страница 110

ДИМИТРИОС

Дочке

Перевод Евг. Солоновича

К палатке подходит

маленький враг

Димитриос, — неожиданный

птицы тоненький щебет

под стеклянным куполом неба.

Не кривятся детские губы,

просящие хлеба,

не туманится плачем

взгляд, растворяющий голод и страх

в небе детства.

Он уже далеко,

живчик, ветрячок,

тающий в знойном мареве,

Димитриос — над скупою равниной

едва вероятный, едва

живой трепет,

трепет моей души,

трепет моей жизни

на волоске от моря [169].

ЭТИ ИГРАЮЩИЕ ДЕТИ

Перевод Евг. Солоновича

однажды простят нас,

если мы своевременно уберемся.

Простят. Однажды.

А вот искажения времени,

течения жизни, отведенного в ложные русла,

кровотечения дней

с перевала перелицованной цели —

этого, нет, они не простят.

Не прощается женщине лжелюбовь —

милый взору пейзаж с водой и листвой,

который порвется вдруг,

обнажив

гнилые корни, черную жижу.

«В самой любви не может быть греха, —

неистовствовал поэт на склоне лет, —

бывают лишь грехи против любви».

Вот их как раз они и не простят.

САБА

Перевод Евг. Солоновича

Кепка, трубка и палка — потускневшие

атрибуты воспоминанья.

Но я их видел живыми у одного

скитальца по Италии, лежащей в руинах и во прахе.

Все время о себе он говорил, но никого

я не встречал, кто, говоря о себе,

и у других прося при этом жизни,

ее в такой же, даже в большей мере

давал бы собеседникам.

А после 18 апреля [170], день или два спустя

я видел, помню — он с площади на площадь,

от одного миланского кафе к другому,

преследуемый радио, бродил.

«Сволочь, — кричал он, — сволочь», — вызывая на лицах

недоуменье.

Он подразумевал Италию. Он поносил ее, как женщину,

которая, желая того иль не желая,

смертельно ранит нас.

ПЬЕР ПАОЛО ПАЗОЛИНИ

Пьер Паоло Пазолини(1922–1975). — Поэт, прозагк, критик, кинорежиссер. Был одним из основателей и редакторов поэтического журнала «Оффичина» («Мастерская»), выходившего в Болонье в 1955–1959 IT. и сыгравшего заметную роль в возрождении эпических жанров и интереса к диалектальной, народной поэзии.

В творчестве Пазолини — поэта и прозаика, в его фильмах социальные мотивы тесно переплетались с глубоко личными. Отдав дань в созданных им поэмах классическим формам, Пазолини вместе с тем показал себя тонким экспериментатором, чутким к идеологическому содержанию слова, к его семантике и звучанию.

В поэтическом наследии Пазолини выделяются сборники «Прах Грамши», 1957; «Религия моего времени», 1961; «Поэзия в форме розы», 1964; «Возвышаться и предписывать», 1971.

ПИКАССО

(Из поэмы)

Перевод А. Эппеля

Несчастные десятилетья… Явность

их несомненна, и она тревожит;

и старой боли не стирает давность —

те годы перелистаны и прожиты

и кажутся случайными помехами,

но память не мертва… Она итожит

десятилетья молодого века,

отмеченного яростью деяний,

в которых пламенеющими вехами

сгорала Страсть в горниле злодеяний.

В домах пустынных страха повилика не

требовала скудных подаяний,

питаема цинизмом и безлика;

и обожженная Европа показала

свое нутро. От мала до велика

она взрослела, тоньше отражая

рефлексы бури, Бухенвальда пытки,

завшивевшие темные вокзалы

и черные фашистские казармы,

подобные грузовикам, седые

террасы берегов, и в пальцах прытких

у этого цыгана все менялось

в триумф позора, падаль пела сладко,

и этих лет ничтожество и малость

пытались выразить тревогу и смущенье,

подметить радость меж гниющих пятен,

и выполнять вменялось наущенье —

безумным будь и будешь всем понятен.

СТРОКИ ЗАВЕЩАНИЯ

Перевод Евг. Солоновича

Одиночество: нужно быть очень сильными, очень,

чтобы любить одиночество; нужны крепкие ноги

плюс исключительная выносливость; следует опасаться

простуды, гриппа, ангины; не следует бояться

похитителей или убийц; если случается шагать

всю вторую половину дня, а то и весь вечер,

нужно делать это, не замечая; присесть по дороге негде,

в особенности зимой: ветер дует над мокрой травой,

и камни среди помоек грязные и сырые;

только одно утешение, вне всяких сомнений, —

впереди еще долгий день и долгая ночь

без обязанностей или малейших ограничений.

Плоть — предлог. Сколько бы ни было встреч,

хоть зимой, на дорогах, предоставленных ветру,

среди бескрайних мусорных свалок на фоне далеких зданий,

эти встречи не что иное, как звенья в цепи одиночества;

чем больше огня и жизни в изящном теле,

которое, извергнув семя, уходит,

тем холодней и безжизненней милая сердцу пустыня вокруг;

это тело чревато радостью, подобно чудесному ветру, —

не улыбка невинная или смутная наглость

существа, что потом уходит; уходит и уносит с собою молодость,

бесконечно юное; и вот что бесчеловечно:

оно не оставляет следов, вернее, оставляет один-единственный,

один и тот же во все времена года.

Юное существо, только-только ступившее на путь любви,

олицетворяет собою жизненность мира.

Весь мир появляется вместе с ним; возникает и исчезает

в разных обличиях. Что ни возьми, все остается нетронутым,

и можешь обегать полгорода, но его уже не найдешь;

свершилось, повторение — ритуал. Ничего не поделаешь,

одиночество еще больше, коль скоро целые толпы

ждут своей очереди: в самом деле, растет число навсегда ушедших, —

уход — это бегство, — и завтрашний день нависает над нынешним днем

долгом, уступкой желанию умереть.

Правда, с годами усталость уже начинает сказываться,

главным образом вечерами, когда люди встают от ужина;

вроде бы все в порядке, но еще немного, и ты закричишь или заплачешь;

и не дай бог, если бы все упиралось в усталость

и, быть может, отчасти в голод. Не дай бог, ведь это бы значило,

что твое желание одиночества уже невозможно удовлетворить.

Как же все обернется для тебя, если то, что не выглядит одиночеством,

и есть настоящее одиночество, на которое ты не согласишься? Нет такого ужина,

пли обеда, или удовлетворения в мире, какое бы стоило бесконечного шагания по

нищим дорогам, где нужно быть несчастными и сильными, братьями собакам.