СЕНТЯБРЬ
Красно-зеленые яблоки женщина с веток рвет.
Она в просторной, без пояса, ярко-зеленой одежде,
спадающей с грудей высоких на чуть округленный живот.
Затяжелела она, но красива, как прежде.
Яблочный запах втянула крупным и свежим ртом,
за сочной мякотью губ полоски зубов засверкали.
Глаза ее синие схожи с горным прозрачным льдом,
она крупная, светловолосая, кудри до бедер упали.
Стоя по голые щиколотки в траве сырой,
крепкие ветки она трясет налитыми руками.
И рушатся с дерева, как проливень грозовой,
душистые яблоки, траву прибивая боками.
Яблоки прыгают, катятся, как глянцевитый поток.
Светловолосая женщина стан располневший склоняет
и подбирает плоды, лежащие прямо у ног.
На щеках ее теплый румянец расцвел.
Влажные яблоки мокрой рукой опускает в подол
и в корзину плетеную свой урожай высыпает.
ОТТО ГЕЛЬСТЕД
Перевод Г. Плисецкого
Отто Гельстед(1888–1968). — Поэт, прозаик, переводчик, критик. Поэт ярко выраженной идеологической направленности — марксист, антифашист. Издал книги стихов «Вечные вещи» (1920), «Дорога к Астрид» (1927), «В непогоду» (1934), «Эмигрантские стихи» (1945) и др., а также роман о жизни датских эмигрантов во время войны («Беженцы в Хюсабю»). Перевел на датский язык «Илиаду», «Одиссею», трагедию Еврипида «Ипполит», стихи Агриппы д’Обинье, Пабло Неруды, Назыма Хикмета. Автор ряда литературоведческих и искусствоведческих работ.
В СССР изданы два сборника стихов Гельстеда («Стихи», оба в 1958 г.).
МОЛОТ ГОСПОДЕНЬ
Дух твой пылает в господнем горниле,
дабы его, как булат, закалили.
Каждая искра, что прочь отлетает,
звездным цветком в темноте расцветает.
Пусть же звенит заготовка, пылая,
яркие астры вокруг рассыпая!
Пусть от восторга кузнец рассмеется,
пусть он почувствует: труд удается!
Плющит железо кузнец, не жалея,
бьет раз за разом все тяжелее.
Ухает молот! Не жалуйся даром —
будь благодарен тяжелым ударам.
Станешь ты крепок и в дело пригоден,
станешь ты твердым, как молот господень.
СТАРАЯ ПРЯХА
Ты смотришь на меня пытливым взглядом, пряха:
«Что ты извлек из пролетевших лет?
Распутался клубок. Все, что построил, прахом
рассыпалось…» Что мне сказать в ответ?
От жизни взял я жизнь — загадку без ответа,
мечту и дружбу, небеса и твердь,
немного красоты, немного света, —
пока меня не ослепила смерть.
Как будто полный ковш мне подали однажды,
и горечь в нем, и сладость меда есть.
Сожгла мне кровь, но беспокойной жажды
не утолила дьявольская смесь.
О чем жалеть? Хотел бы я подольше
побыть в кругу товарищей моих.
Но их теперь уже гораздо больше
среди умерших, чем среди живых.
Я был в Небытии в эпоху Рима,
но срок настал — и появился я.
Мелькнула жизнь, как миг неповторимый, —
я вновь уйду во мрак Небытия.
Меня не испугают своды склепа,
Небытие — давнишний мой приют.
Ребенок старый я, и сон мой крепок,
и смерть качает колыбель мою.
Умру, но поколенье молодое
возьмет мой факел, понесет вперед.
А вечно жить, страдать, не знать покоя —
такая мысль с ума меня сведет.
ТОМ КРИСТЕНСЕН
Перевод Пат. Булгаковой
Том Кристенсен(1893–1974). — Поэт, прозаик, критик, журналист. Воплощение «потерянного поколения» в датской литературе, он первым заговорил об отчаянье и моральном банкротстве общества в период между двумя мировыми войнами. Важнейшие поэтические сборники Кристенсена: «Мечты пирата» (1920), «Павлинье перо» (1922), «Земные песни» (1927).
ТРАВА
Как высока надо мной трава,
когда, к луговине припав,
я с удивленьем вижу миры
в сумерках солнечных трав.
Стрельчатых окон зеленый свет.
Радуг не сосчитать.
Медлю войти в душистую мглу!
Медлю в травинках блуждать!
Голос высокий послышался, словно
голос, зовущий в сонное лоно:
«Я жду, приходи, приходи, приходи,
жду, приходи, приходи…
Иди…»
И звонко,
тонко,
чистым мальчишеским альтом в ответ:
«Нет еще, нет! Нет, еще нет!»
Но вот безумье мое растает,
и о величье мечты растают,
а я… я снова маленьким стану.
Тогда приду я, приду.
DIMINUENDO [103]
И, утомленный твоими объятьями,
чувствуя сонные губы твои,
я, погружаясь в дыханье дремотное,
поцелуем минуты любви.
И, утомленный тобой, в ослеплении
буду я бедра и груди ласкать.
Буду из мрака рукою уверенной
вазу, как светлое тело, ваять.
И, утомленный лаской стихающей,
вижу смягченную линию форм.
Вижу лицо на подушках и водоросли
пряди волос твоих выбросил шторм.
И, утомленный, тобой не замеченный,
тихо уйду из постели твоей.
Буду бродить по каморке темнеющей,
словно слепой, среди душных вещей.
Анна Мария, какая ты жаркая.
Анна Мария, во мне ты одна.
Анна Мария, дай мне прохлады.
Анна Мария, здесь у окна.