Камни его родины - Гилберт Эдвин. Страница 17

– Славная, славная, – сказал Рафф. – Мысль – на славу!

Его насмешливый тон не обескуражил ее. Она подошла к нему вплотную, совсем маленькая по сравнению с ним, стала на цыпочки и снова – второй раз за этот вечер – легонько чмокнула его в сплющенный нос.

"О господи, – мысленно застонал Рафф, – способна ли эта девица хоть на один естественный жест, хоть на одно искреннее чувство, не рассчитанное на драматический эффект? "

Нет, ответил он себе.

А может быть, эта озорная большеглазая бостонская вертихвостка, не признающая бюстгальтеров и размахивающая знаменем демократии и сексуальной свободы, просто дразнит его? Словом, что бы это ни было, он таких штук не выносит. Как Эбби не выносит крабов. Итак, Трой Краб, держитесь от меня подальше.

В следующие три дня он избегал ее. (Это было грубо и невежливо.) Пришлось забыть, что эта самая Трой Остин тоже как-никак человек. Пришлось забыть и о постоянных напоминаниях отца: "Старайся найти для каждого доброе слово. Ты не представляешь себе, как люди изголодались по доброму слову! "

Для Раффа экскурсия в вудмонтский коттедж была концом. Для Винса Коула – только началом. Он стал встречаться с Трой ежедневно, проводил с ней вечера. Он совсем забросил дипломный проект, а заодно и постройку дома в Ист-Хейвене. В сущности, он забросил себя самого.

Ибо он уже не был прежним Винсом. Ему было стыдно вспоминать, как недостойно он поначалу отнесся к Трой. Он никогда не был склонен к сантиментам, но тут, уже на четвертый день, принялся бичевать себя за неприглядное, мелочно-расчетливое поведение.

Но эта перемена в Винсе произошла не сама по себе: ее совершила Трой. Только постепенно, проводя в ее обществе много времени, близко наблюдая ее, он начал понимать, как глупо и меркантильно вел себя. Может быть, тут сыграло то, что Трой принимала все за чистую монету, Р разу не усомнилась в его искренности и совершенно не представляла себе его подлинных побуждений. Как бы там ни было, в одно прекрасное утро он проснулся мучительными угрызениями совести, с мучительным знанием, что пора начать думать только о ней и перестать думать о себе.

Когда после поездки в Вудмонт он в два часа ночи подвез ее к отелю, он еще был прежним Винсом. Зо всех отношениях. Что он сказал Трой, когда, вспоминая инцидент с Ниной Уистер, она спросила, какого он мнения об этой девушке? Разве не был его ответ вполне в духе прежнего Винса? Он (прежний Винс) ответил, что не раз ездил с Ниной за город и там... словом, он всякий раз оставался вполне доволен. Он не сказал Трой, что Нина не позволила ему решительно ничего, что она доставила ему больше хлопот и оказала более упорное сопротивление, чем какая-либо другая девушка с самого его поступления в Йель. Нет, он оболгал Нину, чтобы представить себя в более выгодном свете.

И потом, уже в вестибюле отеля, подойдя с Трой к лифту, он – опять-таки прежний Винс – пригласил ее к себе домой на обед, пользуясь как приманкой этим несчастным олухом, своим братом-полисменом.

– С удовольствием, – сказала Трой, открывая сумочку и доставая ключ от номера.

– Кроме того, утром мы вместе завтракаем, – напомнил Винс.

– Конечно.

– Я взял напрокат машину на весь день, – добавил он.

Трой пристально посмотрела на него.

– Чудесно, – сказала она и сунула ему в руку ключ.

В тот момент, когда металл коснулся ладони Винса, его, как и в день первой встречи с Трой, захлестнула горячая волна; перед его глазами сразу же возникла комната Трой, затененные абажурами лампы, широкая кровать со свежим, прохладным бельем...

– Винсент, не окажете ли вы мне услугу?

Судорога сжала ему горло, и он только кивнул.

– Моя сумка набита всяким хламом, а тут еще лишний ключ. Не сдадите ли вы его портье, когда пойдете обратно? – Приветливо улыбнувшись, она вошла в распахнутую Дверь лифта. – Встретимся в десять. Дивный был вечер.

Он машинально кивнул ей, глядя, как закрывается дверь Лифта.

Дул свежий ветер, и, стоя в ожидании автобуса на углу Чейпл-стрит и Колледж-стрит, Винс вдруг почувствовал медленно нарастающий гнев. Он круто повернулся и помчался обратно к отелю. Он мог рассчитаться сполна за любое оскорбление, мог и спустить обиду, но сознание, что его водят за нос, было для него нестерпимо. А она именно водила его за нос! Бессовестно и вкрадчиво заговаривая ему зубы, она довела его, как разохотившегося кобелька, до двери лифта, а потом отшвырнула, послала с поручением как мальчишку.

Он прошел через весь вестибюль к столу портье, снял трубку и вызвал ее номер. Как только он услышал ее голос, его ярость начала утихать.

– Говорит Винс, – сказал он. – Как хотите, Трой, но это бессовестная выходка.

– Что за муха вас укусила, Винсент? Какая выходка?

– Вы так сунули мне этот ключ, как будто... – Он запнулся. Все это звучало неубедительно, даже глупо.

Она тихонько засмеялась:

– Ох, Винсент... Простите меня, пожалуйста... Это было очень легкомысленно с моей стороны, да?.. Простите меня...

Очень нужно было поднимать шум и ставить себя в дурацкое положение! Следовало просто помолчать. Не обращать внимания.

– Ну, если так, – сказал он по возможности небрежным тоном, – придется вас простить.

– Вот и хорошо. – Снова этот тихий, легкий смешок. – Я тоже не сержусь на вас за то, что вы полезли в бутылку из-за такого пустяка. Обещаю никогда больше не давать вам ключа, Винсент, если только не захочу, чтобы вы им воспользовались.

Тогда он был еще прежним Винсом. Но, возвращаясь домой, он решил: больше никаких попыток припереть ее к стене.

Прошло три дня; Винс увлекся до полного самозабвения. Это не только радовало, но и удивляло его. Взяв напрокат машину, он повез Трой обедать в "Дженерал Оутс" – загородный ресторан милях в двадцати севернее Нью-Хейвена; на обратном пути он свернул с магистрали налево и помчался к Лайтхауз-Пойнт. Стояла сырая безлунная ночь.

– Обычно на пляже полно народу, – заметил он, – но в эти месяцы здесь ни души.

Миновав купальни и обнесенные серыми стенами частные владения, он подъехал к обрыву над самым пляжем.

У Винса была с собой старая флотская шинель; он разостлал ее на песке, они уселись, и Трой достала из сумочки сигареты.

Винс собирался дать ей прикурить, но она вдруг встала, снова открыла сумочку и сунула сигарету обратно в пачку.

– Давайте хоть пошлепаем по воде. – Она бросила сумочку, живо скинула черные туфли и стянула с ног чулки. Приподняв широкую желтую юбку и изящно придерживая ее по бокам, Трой вошла в воду. Старинные браслеты и подвески тихонько позвякивали при каждом ее движении, серьги покачивались, а сама Трой, грациозно и легко ступая по дну, уходила все далАпе и дальше.

Винс не отрывал от нее восхищенных глаз. Потом он снял ботинки, закатал брюки повыше и двинулся вслед за Трой. Вообще он терпеть не мог такие забавы. Но тут он был в восторге. Что бы ни сделала Трой, все было прелестно, все дышало непосредственностью. Он завидовал ей. Ему хотелось быть похожим на нее.

Когда он добрался до нее, она сказала смеясь:

– А ведь ноги у вас совсем не кривые, правда?

– У вас тоже, – ответил Винс.

Так они стояли в холодной черной воде, слегка покачиваясь, и Винс все боялся, как бы Трой не потеряла серьги. Потом им стало холодно; они побрели назад к берегу и снова уселись. Перегнувшись, Винс завернул ее ноги в полу шинели и дал ей прикурить.

Он сидел, откинувшись назад; замшевые нашлепки на локтях его пиджака глубоко ушли в песок. Совесть не переставала мучить его, и, разговаривая с Трой, он боролся с желанием высказать ей все, что его волновало. Он знал, что этого не следует делать. Знал, что это рискованно.

Не в его характере было предаваться запоздалым сожалениям. Прежде угрызения совести никогда не тревожили его. Что же на него нашло? Может быть, прямота и непосредственность Трой в какой-то мере передались и ему?