Камни его родины - Гилберт Эдвин. Страница 25

(Бланш Ормонд!.. Вот это был номер! Не думал, не гадал... А они все в тот вечер... Постой, постой, где же это было?.. Ах да, у "М. и М. "... Точно!.. Эбби и компания – все восхищались тобой и считали твое знакомство с Бланш чуть ли не подвигом. Как она пыталась отшить меня! Но я держался. Впрочем, ха-ха, тут есть за что подержаться.)

– Над чем вы смеетесь, Рафф? – Это кто спросил? А, Нина...

– Над собой.

Что же она за птица, эта Бланш Ормонд? Конечно, она создана, чтобы любить кого-нибудь. Только не тебя. Кто же она? Позвольте, позвольте... Ага, вот: она – секретарша какого-нибудь воротилы-промышленника в Нью-Хейвене. "Секретарь слушает, сэр". Вот находка! Сидит в клетушке, чистенькая, подтянутая, всегда начеку – заурядная бабенка с заурядными мозгами.

И почему это в жизни бывает так много недолетов?

Ну, как бы там ни было, выпьем за... за что? Все равно за что. За совершенство.

Неважно... Поднимем стакан. Он снова поднял стакан.

– Выпьем за вас, Бланш, за вашу непосредственность

– Послушайте, – сказала она, – я как раз хотела спросить, что это значит? Это просто шутка или...

– Шутка, Бланш, – пробормотал Рафф.

А рядом, на площадке для танцев, бал был в разгаре. И вот уже он сам, святой Антоний – какой же у него, должно быть, идиотский вид! – держит в объятиях эту крошку в новеньком, с иголочки, лейтенантском мундире, который она выпросила у одной девушки в конторе, считая, что в таком костюме будет выглядеть смело и даже вызывающе.

– Чудно, право, – трещала она, в то время как они, покачиваясь, топтались в густой каше танцующих, среди которых были клоуны, арлекины, Граучо Маркс, Уинстон Черчилль, Нептун, Юпитер, монах, ковбой, бродяга, Гарри Трумен, царица Савская, Таллула Банкхед [19], саксофонист, русалка, путешественник, судья и девушка с рекламы. – Чудно, право, но я вечно нарываюсь на всяких ненормальных типов. Вы, например, ни с того ни с сего архитектор. Во всяком случае, будущий архитектор. А на прошлой неделе ко мне в контору заявился этот полоумный фотограф из "Лайф", и будь я проклята, если он не потащил меня завтракать, а потом стал показывать мне какую-то африканскую голову или маску, что ли, которую он таскает с собой в машине. Он эти головы собирает. Вечно я путаюсь с такими типами.

Это было сказано не просто в порядке сообщения; эти слова прозвучали как жалоба. Не было в них ни понимания, ни интереса, ни шутки, ни иронии, а только сожаление о том, что все эти несусветные типы так непостоянны, неопрятны и ненадежны, а их брачным обещаниям – грош цена; они сбрасывают пепел прямо на пол, раскидывают диванные подушечки и царапают стаканами красное дерево кофейных столиков. И еще была в этих словах уверенность, что такие люди не покупают ни акций, ни облигаций, ничего не откладывают на черный день и никогда не подстригают ни травы на газонах, ни волос на голове...

Но Рафф, разгоряченный выпитым виски, крепко прижимал к себе Бланш и смотрел ей в лицо, которое, вероятно, не раз уже обманывало других, и в лживые, грустные глаза, в сущности – даже не грустные, а просто скучающие, равнодушные, невидящие.

Вот кому место в Гадвилле!

– Ладно, Бланш, – сказал Рафф. – Вы не путайтесь со мной; давайте уж лучше я буду путаться с вами.

Она ответила вежливой, недоверчивой улыбкой, и ее длинные ноги по-прежнему были неподатливы. Потом вдруг кто-то перехватил его, и оказалось, что он уже танцует с Трой, а Винс-путешественник – с лейтенантом Бланш.

Да, Трой не назовешь неподатливой: ее руки под черной пелериной крепко обвились вокруг него, и уж она-то отнюдь не собиралась держать свои ноги бог весть где – в Массачусетсе или в Южной Каролине.

– Ну, не замечательный ли прощальный вечер для меня? – сказала Трой. – Как подумаешь обо всем, что случилось за это время... Я говорю об Эбби и об этой девушке, которую он водит под кустик... А тут еще Винс и его огромная победа на конкурсе. Ведь это просто изумительно!.. – Она запнулась. – Не для вас, конечно. А вы что, сильно накачались?

– Нет.

– Я потому спрашиваю, что с вами очень уютно танцевать. При вашем росте это настоящее искусство. – Она посмотрела куда-то вбок. – Ох, взгляните-ка на Винса. Он совсем взбеленился из-за того, что я перехватила вас. Ведь он хочет жениться на мне, знаете? В понедельник я должна приступить к работе, не то я, пожалуй, не устояла бы. Рафф, быстренько ответьте мне на один вопрос: как вы думаете, эта новая девушка сможет отвлечь Эба от Нины?

– Возможно.

– Вы сделали святое дело, Рафф. – Она рассмеялась. – Недаром вы сегодня нарядились святым. Я все время стараюсь внушить Эбу, что вы трое должны стать компаньонами... Ах, смотрите, вот этот юноша – мы видели его у "М. и М. "! Такой застенчивый цветной парень... Забыла, как его зовут. Он на архитектурном...

Рафф проследил за направлением ее взгляда: справа от оркестра.

– Это Ричмонд Боулз, – сказал он.

– Познакомьте меня с ним. Не могу же я допустить, чтобы такой милый молодой человек стоял тут в одиночестве! – заявила Трой.

– Почему в одиночестве? – ответил Рафф, направляясь с ней к оркестру. – У него прелестная девушка, и едва ли ему придется по вкусу такая дурацкая демонстрация: ах, ах, посмотрите на Трой Остин! Какая она ужасная либералка, эта белая девушка: танцует с разнесчастным, угнетенным негром! Впрочем, я ведь знаю: вы все равно не успокоитесь, пока не разыграете душещипательной сцены для публики!

– Ух, какой злющий! Я была о вас лучшего мнения.

Всякий раз одно и то же: стоит ей появиться, как у него прямо желчь разливается. И откуда в нем столько злости? Изволь теперь смотреть, как она берет на буксир вежливо сопротивляющегося беднягу Боулза и каким торжеством загораются ее огромные глаза, как только танцующие начинают изумленно оглядываться на них.

Рафф почувствовал, что ноги у него ослабели и стали как ватные. Он отвернулся и принялся рассматривать густую толпу танцующих. Увидев Бетти Лоример – единственную женщину на выпускном курсе, он рассмеялся. Бетти, которая всегда боится, как бы ее не сочли романтичной и сентиментальной, вырядилась в накрахмаленный белый халат хирурга; на том месте, где должна была бы гордо вздыматься грудь, болтался стетоскоп. Затем ему бросились в глаза коротко остриженные светлые волосы рекламной девицы Нины Уистер, танцевавшей с круглолицым неандертальцем – Бинком Нетлтоном.

Ему удалось перехватить Нину, которая была здорово навеселе, но тут же ее перехватил кто-то другой, а он нырнул в бурлящий водоворот толпы и выудил лейтенантский мундир с бронзовыми пуговицами.

– Этот парень, одетый фермером, с которым я сейчас танцевала, спросил меня, что означает ваш костюм, – сказала Бланш. – По-моему, вы святой Антоний. Верно?

Рафф склонил свой венок из листьев и улыбнулся, стараясь сквозь густой табачный дым видеть только ее невыразительно-красивое лицо.

– Может, я просто глупа, только я не понимаю, что это значит. – Она откинулась назад, рассматривая свитер Раффа, собственноручно расписанный им: одна сторона была красная, другая – зеленая, и на этом фоне отчетливо выделялись белые рисунки.

– Это искушения, Бланш.

Нахмурившись, она вглядывалась в картинки, изображающие мешки с золотом, женские торсы, здания с колоннами. Потом рассмеялась и покачала головой:

– Все-таки мне попадаются совершенно несусветные типы.

Немного спустя он опять оказался в кабине вместе с остальными, и они снова налегли на пиво и виски, и судья Эбби Остин потихоньку заигрывал под столом с Ниной и выглядел при этом весьма глупо, а Винс Коул не спускал с Трой бдительных светло-карих глаз, кротких в эту минуту, как глаза газели, крепко обнимал ее за талию и слушал, как она щелкает зажигалкой, как позвякивает сумочкой и браслетами, как уверяет Эбби, что он страшно похож на один из старинных портретов, висящих у них дома. Это был портрет Джозайи Эббота, судьи, который отказался вести процессы против ведьм, человека, могила которого была, по ее выражению, "единственной грудой костей, которую стоит украшать цветами".