Камни его родины - Гилберт Эдвин. Страница 73

– Знаю, что ты ее не любишь, всегда знал. – В голосе Эбби звучала горечь. – И Трой, конечно, тоже настроена против нее. А у Нины просто не было возможности...

Промолчать в ответ на этот горестный упрек Рафф не мог.

– Слушай, Эбби, но ведь если бы ты сам считал, что у вас с Ниной все в порядке, тебе было бы наплевать на остальных!

Эбби уставился на него, приоткрыв рот. Потом плотно сжал губы.

– Даже если у меня с ней не все хорошо, я уж как-нибудь сам справлюсь с этим. Без посторонней помощи.

Рафф не нашел, что ответить. Никогда раньше Эбби не смотрел на него с таким воинственным озлоблением.

Эбби круто повернулся и пошел к лимузину, а Рафф стоял и печально смотрел ему вслед. Внезапно Эбби еще раз повернулся, и Рафф увидел, что его худое розовое лицо стало совсем серым.

– Прости, Рафф. Не следовало мне вымещать это на тебе.

Рафф направился было к «виллису», который он недавно купил у Эбби, но вдруг передумал и свернул за угол; он зашел в итальянскую лавчонку, выбрал кисть винограда и кусок неаполитанского сыра, прихватил у газетчика номер тоунтонской газеты, потом вернулся на Мэйн-стрит, где стоял «виллис», и поехал к морю. Там он уселся на краю заброшенного волнореза – поужинать и просмотреть объявления. Он все время убеждал себя, что это неизбежно; больше нельзя жить в доме Эбби и делать вид, что не замечаешь, до какой степени накалена там атмосфера. Так даже лучше: быть может, этот разговор поможет Эбби прозреть – если только он уже хочет прозреть...

Но как больно вспоминать изможденное и озлобленное лицо Эбби и его гневные глаза! И понимать, что в их дружбе появилась маленькая, совсем незаметная, но все-таки трещина.

Он скользнул взглядом по первому объявлению, потом, заинтересовавшись, прочел его внимательнее. «Большая изолированная комната с правом пользования кухней. Ванна совместно с маленькой семьей. Шестьдесят долларов в месяц. Справки по телефону 783, Сирз».

Рафф прикончил сыр, съел почти весь виноград. Вернувшись в город, он из первой попавшейся табачной лавки позвонил по номеру, указанному в газете.

– Я звоню по поводу вашего объявления, – сказал он, когда тот снял трубку.

– Да, да, я вас слушаю. – Голос заметно повеселел.

– Комната еще не сдана? Я хотел бы сейчас приехать и посмотреть ее.

– Пожалуйста. Будьте любезны, назовите вашу фамилию.

– Мистер Блум. Я...

– Блум? – Продолжительная пауза. – Подождите минутку, пожалуйста. – На этот раз трубку взяла женщина. – Говорит миссис Сирз. Мой муж только что вернулся, поэтому он не знал, что комната уже сдана.

– Сдана?

Но женщина повесила трубку.

Рафф медленно открыл дверь кабины. Интересно, повторится ли такая же история и со следующей комнатой? Помнится, были какие-то разговоры о том, что тоунтонские джунгли кишат такими вот Сирзами.

Рафф весь кипел от гнева. У него вдруг лопнуло терпение. Дело не только в Сирзах, но и в нем самом, в этой бродячей жизни, которой не видно конца, в растущей тревоге, в жажде оседлости, гавани. То же самое было и до войны: кочевье, смена мест, смена замкнутых мирков. Конечно, премиальное путешествие было необычайно интересно, но ведь и это было бродяжничество. Ничто не изменилось ни в Нью-Йорке, ни здесь. Даже самая скромная цель – и та нисколько не приблизилась.

А то, о чем он наивно мечтал в юности, все удаляется. Или все-таки приближается?

Если не вдаваться в суть дела, то, конечно, приближается. Ему повезло: он стал компаньоном фирмы.

Присев на скамеечку в тесной кабине, Рафф опять развернул газету. Его ноги торчали наружу. Он еще раз прочел колонку объявлений.

Вот это тоже подходит, хотя и дороже. «Изолированная комната-студия. 336, Фримонт».

Женский голос, на этот раз благожелательный. Ему сообщили адрес. Он поехал и по дороге смотрел на чудесное цветение осенней земли, на сверкающие в сумеречном свете краски, на аметистовые и багряные верхушки деревьев. И надежда вернулась к нему и подняла его над всем, чем он жил сегодня.

В американских городках все собрания обычно происходят по понедельникам, в вечерние часы. Тоунтон не был исключением: в понедельник там заседали Ассоциация педагогов и родителей, Ассоциация тоунтонских предпринимателей, Клуб юных республиканцев и Тоунтонское общество городского благоустройства.

Эбби Остин, сам того не замечая, стал деятельнейшим членом последнего. Началось это, разумеется, с подписки на крупную сумму; потом он начал отдавать этому обществу все больше и больше времени и наконец был выбран председателем комитета, который изучал возможности перепланировки города и помогал советами в проектировании и строительстве новых зданий.

То, что Эбби взялся за это дело, было и естественно и неизбежно. Он понимал механику сбора денег (и сам щедро жертвовал), а кроме того, живо интересовался общественной жизнью Тоунтона. Как многие бостонцы, он всегда искренне и добросовестно стремился благоустроить город, в котором жил в данный момент, расширить его культурные возможности, добиться того, чтобы самые разнообразные виды искусства стали достоянием широкой публики и радовали как можно больше людей.

В этот понедельник Эбби должен был обратиться с речью к многочисленному собранию граждан и ознакомить их с планом сбора средств на постройку тоунтонского Дворца искусств и ремесел. Эбби предлагал для начала организовать в городском сквере летний фестиваль искусств и развесить на стендах картины художников – не только местных, но и со всего штата. Плата за вход – один доллар. Если к сумме, которую они, таким образом, соберут, прибавить частные пожертвования, у них образуется достаточный фонд.

Поэтому почти все утро Эбби занимался в конторе подготовкой к вечернему выступлению. Рафф в это время заканчивал предварительные чертежи бара Коркорана на Построуд. Лем Херши разрабатывал детали Тринити-банка; кроме того, на него было возложено наблюдение за ходом строительных работ. Отсутствовал только Винс Коул. Во время упаковки вещей и переезда в дом Верна его простуда превратилась в настоящий бронхит, и он совсем расхворался.

В половине шестого позвонила Трой.

– Эб, похоже на то, что Винсент плотно улегся в постельку. Потерял голос, и его до отказу накачали стрептомицином. Он говорит, придется тебе поехать вечером в Ньюхилл и выступить вместо него перед школьным советом.

– Сегодня вечером? – Эбби нахмурился. – Трой, сегодня я никак не...

– Но Винсент говорит, что это необходимо.

– И надо же, чтобы это случилось именно сегодня! Я сегодня делаю доклад...

– Ох, боже мой, я совсем забыла! Я ведь тоже собиралась пойти, но теперь, конечно, не смогу оставить Винсента. А как Рафф? Тоже занят?

– Придется ехать Раффу, – сказал Эбби. – Мы не можем упустить такой шанс.

– Винсент говорит, что все данные у него на столе и что этот Хант...

– Знаю, – перебил ее Эбби. – Вот уж не повезло!

– Ничего не поделаешь, дорогой.

– Передай Винсу, пусть не беспокоится, – сказал Эбби.

– Нина тоже идет на собрание?

– М-м-м... Думаю, что да.

– Чудесно. – Трой замолчала, потом снова заговорила: – Винсент спрашивает, договорился ли ты уже с Джеком Данбаром насчет дома?

– Нет... Пока еще нет.

– Нет? Зачем же было Нине играть с ним в гольф вчера, да еще в такую жарищу?

– В гольф? Ах да, вчера!.. – Щеки Эбби вспыхнули: Нина ни словом не обмолвилась ему о том, что видела вчера Данбара. – Ну, знаешь, – уклонился он, – такие вещи сразу не делаются.

– И то правда.

Короткое молчание. Потом Эбби спросил:

– А маленькая мама здорова? Ты не слишком суетись там вокруг Винса.

– Я в порядке. Мой благословенный Пьетро согласился помогать мне, пока Винсент болен. – Она рассмеялась. – Винсент не переваривает его.

После разговора с Трой Эбби увел Раффа из чертежной в кабинет Винса и коротко сообщил ему все данные для выступления в Ньюхилле.