Собрание сочинений в одном томе - Высоцкий Владимир Семенович. Страница 114
«Не гуди без меры…»
Не гуди без меры,
без причины, —
Милиционеры
из машины
Врут
аж до хрипоты, —
Подлецам
сигнальте не сигнальте —
Пол-лица
впечаталось в асфальте, —
Тут
не до красоты.
По пути — обильные
проулки, —
Все автомобильные
прогулки
Впредь
надо запретить.
Ну а на моем
на мотоцикле
Тесно вчетвером,
но мы привыкли,
Хоть
трудно тормозить.
Крошка-мотороллер —
он прекрасен, —
Пешеход доволен, —
но опасен —
МАЗ
или «пылесос».
Я на пешеходов
не в обиде,
Но враги народа
в пьяном виде —
Раз! —
и под колесо.
Мотороллер — что ж,
он на излете
Очень был похож
на вертолетик, —
Ух,
и фасон с кого!
Побежать
и запатентовать бы, —
Но бежать
нельзя — лежать до свадьбы
У
Склифосовского!
«Водой наполненные горсти…»
Водой наполненные горсти
Ко рту спешили поднести —
Впрок пили воду черногорцы,
И жили впрок — до тридцати.
А умирать почетно было
Средь пуль и матовых клинков,
И уносить с собой в могилу
Двух-трех врагов, двух-трех врагов.
Пока курок в ружье не стерся,
Стрелял и с седел, и с колен, —
И в плен не брали черногорца —
Он просто не сдавался в плен.
А им прожить хотелось до ста,
До жизни жадным, — век с лихвой,
В краю, где гор и неба вдосталь,
И моря тоже — с головой:
Шесть сотен тысяч равных порций
Воды живой в одной горсти…
Но проживали черногорцы
Свой долгий век — до тридцати.
И жены их водой помянут;
И прячут их детей в горах
До той поры, пока не станут
Держать оружие в руках.
Беззвучно надевали траур,
И заливали очаги,
И молча лили слезы в траву,
Чтоб не услышали враги.
Чернели женщины от горя,
Как плодородная земля, —
За ними вслед чернели горы,
Себя огнем испепеля.
То было истинное мщенье —
Бессмысленно себя не жгут:
Людей и гор самосожженье —
Как несогласие и бунт.
И пять веков — как божьи кары,
Как мести сына за отца —
Пылали горные пожары
И черногорские сердца.
Цари менялись, царедворцы,
Но смерть в бою — всегда в чести,
Не уважали черногорцы
Проживших больше тридцати.
«Я был завсегдатáем всех пивных…»
Я был завсегдатáем всех пивных —
Меня не приглашали на банкеты:
Я там горчицу вмазывал в паркеты,
Гасил окурки в рыбных заливных
И слезы лил в пожарские котлеты.
Я не был тверд, но не был мягкотел, —
Семья пожить хотела без урода:
В ней все — кто от сохи, кто из народа, —
И покатился <я>, и полетел
По жизни от привода до привода.
А в общем, что — иду — нормальный ход,
Ногам легко, свободен путь и руки, —
Типичный люмпен, если по науке,
А по уму — обычный обормот,
Нигде никем не взятый на поруки.
Недавно опочили старики —
Большевики с двенадцатого года, —
Уж так подтасовалася колода:
Они — во гроб, я — вышел в вожаки, —
Как выходец из нашего народа!
У нас отцы — кто дуб, кто вяз, кто кедр, —
Охотно мы вставляем их в анкеты,
И много нас — и хватки мы, и метки, —
Мы бдим, едим, других растим из недр,
Предельно сокращая пятилетки.
Я мажу джем на черную икру,
Маячат мне и близости, и дали, —
На жиже — не на гуще мне гадали, —
Я из народа вышел поутру —
И не вернусь, хоть мне и предлагали.
«Не однажды встречал на пути подлецов…»
Не однажды встречал на пути подлецов,
Но один мне особо запал —
Он коварно швырнул горсть махорки в лицо,
Нож в живот — и пропал.
Я здоровый, я выжил, не верил хирург,
Ну а я веру в нем возродил,
Не отыщешь таких и в Америке рук —
Я его не забыл.
Я поставил мечту свою на тормоза,
Встречи ждал и до мести дожил.
Не швырнул ему, правда, махорку в глаза,
Но потом закурил.
Никогда с удовольствием я не встречал
Откровенных таких подлецов.
Но теперь я доволен: ах, как он лежал,
Не дыша, среди дров!