Собрание сочинений в одном томе - Высоцкий Владимир Семенович. Страница 119
«Я дышал синевой…»
Я дышал синевой,
Белый пар выдыхал, —
Он летел, становясь облаками.
Снег скрипел подо мной
Поскрипев, затихал, —
А сугробы прилечь завлекали.
И звенела тоска, что в безрадостной песне поется:
Как ямщик замерзал в той глухой незнакомой степи, —
Усыпив, ямщика заморозило желтое солнце,
И никто не сказал: шевелись, подымайся, не спи!
Все стоит на Руси,
До макушек в снегу.
Полз, катился, чтоб не провалиться, —
Сохрани и спаси,
Дай веселья в пургу,
Дай не лечь, не уснуть, не забыться!
Тот ямщик-чудодей бросил кнут, и — куда ему деться! —
Помянул он Христа, ошалев от заснеженных верст…
Он, хлеща лошадей, мог бы этим немного согреться, —
Ну а он в доброте их жалел и не бил — и замерз.
Отраженье свое
Увидал в полынье —
И взяла меня оторопь: в пору б
Оборвать житие —
Я по грудь во вранье,
Да и сам-то я кто, — надо в прорубь!
Вьюги стонут, поют, — кто же выстоит, выдержит стужу!
В прорубь надо да в омут, — но сам, а не руки сложа.
Пар валит изо рта — эк душа моя рвется наружу, —
Выйдет вся — схороните, зарежусь — снимите с ножа!
Снег кружит над землей,
Над страною моей,
Мягко стелет, в запой зазывает.
Ах, ямщик удалой —
Пьет и хлещет коней!
А непьяный ямщик — замерзает.
«Вот она, вот она…»
Вот она, вот она —
Наших душ глубина,
В ней два сердца плывут как одно, —
Пора занавесить окно.
Пусть в нашем прошлом будут рыться после люди
странные,
И пусть сочтут они, что стоит все его приданое, —
Давно назначена цена
И за обоих внесена —
Одна любовь, любовь одна.
Холодна, холодна
Голых стен белизна, —
Но два сердца стучат как одно,
И греют, и — настежь окно.
Но перестал дарить цветы он просто так, не к случаю.
Любую женщину в кафе теперь считает лучшею.
И улыбается она
Случайным людям у окна,
И привыкает засыпать одна.
«Давно, в эпоху мрачного язычества…»
Давно, в эпоху мрачного язычества,
Огонь горел исправно, без помех, —
А нынче, в век сплошного электричества,
Шабашник — самый главный человек.
Нам внушают про проводку,
А нам слышится — про водку;
Нам толкуют про тройник,
А мы слышим: «на троих».
Клиент, тряхни своим загашником
И что нас трое — не забудь, —
Даешь отъявленным шабашникам
Чинить электро-что-нибудь!
У нас теперь и опыт есть, и знание,
За нами невозможно усмотреть, —
Нарочно можем сделать замыкание,
Чтоб без работы долго не сидеть.
И мы — необходимая инстанция,
Нужны как выключателя щелчок, —
Вам кажется: шалит электростанция —
А это мы поставили жучок!
«Шабашэлектро» наш нарубит дров еще,
С ним вместе —
дружный смежный «Шабашгаз»,
Шабашник — унизительное прозвище,
Но — что-то не обходится без нас!
«Мы воспитаны в презренье к воровству…»
Мы воспитаны в презренье к воровству
И еще к употребленью алкоголя,
В безразличье к иностранному родству,
В поклоненье ко всесилию контроля.
Вот география,
А вот органика:
У них там — мафия,
У нас — пока никак.
У нас — балет, у нас — заводы и икра,
У нас — прелестные курорты и надои,
«Аэрофлот», Толстой, арбузы, танкера
И в бронзе отлитые разные герои.
Потом, позвольте-ка,
Ведь там — побоище!
У них — эротика,
У нас — не то еще.
На миллионы, миллиарды киловатт
В душе людей поднялись наши настроенья, —
И каждый, скажем, китобой или домкрат
Дает нам прибыль всесоюзного значенья.
Вот цифры выпивших,
Больная психика…
У них же — хиппи же,
У нас — мерси пока.
Да что, товарищи, молчать про капитал,
Который Маркс еще клеймил в известной книге!
У них — напалм, а тут — банкет, а тут — накал
И незначительные личные интриги.
Там — Джонни с Джимами
Всенаплевающе
Дымят машинами,
Тут — нет пока еще.
Куда идем, чему завидуем подчас!
Свобода слова вся пропахла нафталином!
Я кончил, все. Когда я говорил «у нас» —
Имел себя в виду, а я — завмагазином.
Не надо нам уже
Всех тех, кто хаяли, —
Я еду к бабушке —
Она в Израиле.