Собрание сочинений в одном томе - Высоцкий Владимир Семенович. Страница 89
ПОЖАРЫ
Пожары над страной всё выше, жарче, веселей,
Их отблески плясали в два притопа три прихлопа, —
Но вот Судьба и Время пересели на коней,
А там — в галоп, под пули в лоб, —
И мир ударило в озноб
От этого галопа.
Шальные пули злы, слепы и бестолковы,
А мы летели вскачь — они за нами влет, —
Расковывались кони — и горячие подковы
Летели в пыль — на счастье тем, кто их потом найдет.
Увертливы поводья, словно угри,
И спутаны и волосы и мысли на бегу, —
А ветер дул — и расплетал нам кудри
И распрямлял извилины в мозгу.
Ни бегство от огня, ни страх погони — ни при чем,
А Время подскакало, и Фортуна улыбалась, —
И сабли седоков скрестились с солнечным лучом, —
Седок — поэт, а конь — пегас.
Пожар померк, потом погас, —
А скачка разгоралась.
Еще не видел свет подобного аллюра —
Копыта били дробь, трезвонила капель.
Помешанная на крови слепая пуля-дура
Прозрела, поумнела вдруг — и чаще била в цель.
И кто кого — азартней перепляса,
И кто скорее — в этой скачке опоздавших нет, —
А ветер дул, с костей сдувая мясо
И радуя прохладою скелет.
Удача впереди и исцеление больным, —
Впервые скачет Время напрямую — не по кругу,
Обещанное завтра будет горьким и хмельным…
Легко скакать, врага видать,
И друга тоже — благодать!
Судьба летит по лугу!
Доверчивую Смерть вкруг пальца обернули —
Замешкалась она, забыв махнуть косой, —
Уже не догоняли нас и отставали пули…
Удастся ли умыться нам не кровью, а росой?!
Пел ветер все печальнее и глуше,
Навылет Время ранено, досталось и Судьбе.
Ветра и кони — и тела и души
Убитых — выносили на себе.
ЛЕТЕЛА ЖИЗНЬ
Я сам с Ростова, я вообще подкидыш —
Я мог бы быть с каких угодно мест, —
И если ты, мой Бог, меня не выдашь,
Тогда моя Свинья меня не съест.
Живу — везде, сейчас, к примеру, — в Туле.
Живу — и не считаю ни потерь, ни барышей.
Из детства помню детский дом в ауле
В республике чечено-ингушей.
Они нам детских душ не загубили,
Делили с нами пищу и судьбу.
Летела жизнь в плохом автомобиле
И вылетала с выхлопом в трубу.
Я сам не знал, в кого я воспитаюсь,
Любил друзей, гостей и анашу.
Теперь чуть что, чего — за нож хватаюсь, —
Которого, по счастью, не ношу.
Как сбитый куст я пó ветру волокся,
Питался при дороге, помня зло, но и добро.
Я хорошо усвоил чувство локтя, —
Который мне совали под ребро.
Бывал я там, где и другие были, —
Все те, с кем резал пополам судьбу.
Летела жизнь в плохом автомобиле
И вылетала с выхлопом в трубу.
Нас закаляли в климате морозном,
Нет никому ни в чем отказа там.
Так что чечены, жившие при Грозном,
Намылились с Кавказа в Казахстан.
А там — Сибирь — лафа для брадобреев:
Скопление народов и нестриженых бичей, —
Где место есть для зэков, для евреев
И недоистребленных басмачей.
В Анадыре что надо мы намыли,
Нам там ломы ломали на горбу.
Летела жизнь в плохом автомобиле
И вылетала с выхлопом в трубу.
Мы пили всё, включая политуру, —
И лак, и клей, стараясь не взболтнуть.
Мы спиртом обманули пулю-дуру —
Так, что ли, умных нам не обмануть?!
Пью водку под орехи для потехи,
Коньяк под плов с узбеками, по-ихнему — пилáв, —
В Норильске, например, в горячем цехе
Мы пробовали пить стальной расплав.
Мы дыры в деснах золотом забили,
Состарюсь — выну — денег наскребу.
Летела жизнь в плохом автомобиле
И вылетала с выхлопом в трубу.
Какие песни пели мы в ауле!
Как прыгали по скалам нагишом!
Пока меня с пути не завернули,
Писался я чечено-ингушом.
Одним досталась рана ножевая,
Другим — дела другие, ну а третьим — третья треть…
Сибирь, Сибирь — держава бичевая, —
Где есть где жить и есть где помереть.
Я был кудряв, но кудри истребили —
Семь пядей из-за лысины во лбу.
Летела жизнь в плохом автомобиле
И вылетала с выхлопом в трубу.
Воспоминанья только потревожь я —
Всегда одно: «На помощь! Караул!..»
Вот бьют чеченов немцы из Поволжья,
А место битвы — город Барнаул.
Когда дошло почти до самосуда,
Я встал горой за горцев, чье-то горло теребя, —
Те и другие были не отсюда,
Но воевали — словно за себя.
А те, кто нас на подвиги подбили,
Давно лежат и корчатся в гробу, —
Их всех свезли туда в автомобиле,
А самый главный — вылетел в трубу.
О КОНЦЕ ВОЙНЫ
Сбивают из досок столы во дворе, —
Пока не накрыли — стучат в домино…
Дни в мае длиннее ночей в декабре,
И тянется время — но все решено!
Уже довоенные лампы горят вполнакала,
Из окон на пленных глазела Москва свысока, —
А где-то солдатиков в сердце осколком толкало,
А где-то разведчикам надо добыть языка.
Вот уже обновляют знамена, и строят в колонны,
И булыжник на площади чист, как паркет на полу, —
А все же на запад идут и идут, и идут батальоны,
И над похоронкой заходятся бабы в тылу.
Не выпито всласть родниковой воды,
Не куплено впрок обручальных колец —
Всё смыло потоком великой беды,
Которой приходит конец наконец!
Со стекол содрали кресты из полосок бумаги,
И шторы долой — затемненье уже ни к чему, —
А где-нибудь — спирт раздают перед боем из фляги:
Он все выгоняет — и холод, и страх, и чуму.
Вот уже очищают от копоти свечек иконы,
А душа и уста — и молитвы творят, и стихи, —
Но с красным крестом всё идут и идут, и идут эшелоны,
А вроде по сводкам — потери не так велики.
Уже зацветают повсюду сады,
И землю прогрело и воду во рвах, —
И скоро награда за ратны труды —
Подушка из свежей травы в головах!
Уже не маячат над городом аэростаты,
Замолкли сирены, готовясь победу трубить, —
Но ротные все-таки выйти успеют в комбаты —
Которого всё еще запросто могут убить.
Вот уже зазвучали трофейные аккордеоны,
Вот и клятвы слышны — жить в согласье, любви,
без долгов, —
И все же на запад идут и идут, и идут эшелоны,
А нам показалось — почти не осталось врагов!..