В заключение я должен сказать, что перевод Гнедича, несмотря на некоторые свои недостатки, никогда не будет ни забыт, ни устранен из русской литературы, а вечно будет жить в ней, потому что исполнен с любовью, как подвиг жизни. Недаром им восторгались Пушкин и Белинский. Гнедич всего слабее там, где сам Гомер, по выражению древних, спит. Но в местах драматических язык Гнедича приобретает силу, достигая простоты и нежности в сценах трогательных. Притом же недостатки перевода Гнедича скорее внешние, чем внутренние. Смешанный гекзаметр, если предварительно расчленить его и, как следует, подготовиться, звучит сильно и выразительно. Славянские слова и обороты налагают на язык печать благородной старины. Они же, сверх того, своей непривычностью задерживают внимание и, вследствие этого, много способствуют силе и живописности речи.
К поэзии Гомера, как источнику вечной красоты, постоянно будут возвращаться. Последнего перевода Илиады никто не даст, но слава Гнедича никогда не умрет как первого ее переводчика. Недостатки его перевода принадлежат его эпохе, а все достоинства — его собственному таланту, трудолюбию и бескорыстной любви к поэзии.
Н. Минский
* * *
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
Мор. Вражда
Пой, о, богиня, про гнев Ахиллеса, Пелеева сына,
Гибельный гнев, причинивший ахейцам страданья без счета,
Ибо он в область Аида низринул могучие души
Многих и славных мужей, а самих на съедение бросил
Птицам и псам кровожадным, — так воля свершалась Зевеса,
С самого дня, как впервые взаимной враждой разделились
Богоподобный Ахилл и властитель мужей Агамемнон.
Кто ж из богов их обоих привел состязаться враждою?
Зевса с Латоною сын. Ибо он, на царя прогневившись,
Злую болезнь породил среди войска и воины гибли, —
Из-за того, что Атрид обесчестил жреца его Хриза.
Хриз приходил к кораблям быстроходным ахейцев, желая
Выкупить дочь, и с собою принесши бесчисленный выкуп.
Жезл держал он в руках золотой, а на жезле — повязку
Феба — царя Дальновержца — и всех умолял он ахейцев,
А наибольше обоих Атридов, начальников войска:
«Дети Атрея и вы все, ахейцы в прекрасных доспехах!
Вам пусть дают на Олимпе живущие боги разрушить
Город Приама царя и домой беспечально вернуться;
Дочь мне отдайте мою дорогую, приняв этот выкуп,
Сына Зевеса почтивши, далеко разящего Феба".
Криками все той порой изъявили ахейцы согласье
Просьбу исполнить жреца и принять его выкуп богатый.
Только не по сердцу это царю Агамемнону было:
Злобно жреца отослал он, прибавив жестокое слово:
«Старец! Чтоб больше тебя близь глубоких судов не встречал я!
Здесь оставаясь теперь иль дерзнувши еще раз явиться,
Знай, не помогут тебе ни повязка, ни жезл Аполлона.
Деве свободы не дам; раньше пусть ее старость настигнет
В Аргосе, в нашем жилище, от отчего края далеко,
Ткацкий станок обходящей и ложе делящей со мною.
Но удались и меня не гневи, да уйдешь безопасней!"
Так он сказал, и старик, испугавшись, послушался слова;
Прочь он, безмолвный, пошел многошумного моря прибрежьем;
После ж, бродя в отдалении, долго царю Аполлону
Старец молился, — рожденному пышноволосой Латоной:
«Внемли мне, бог сребролукий, о, ты, обходящий дозором
Хризу и Киллу священную, царь Тенедоса могучий,
В Сминфе — прославленный! Если когда-либо храм, тебе милый,
Я украшал, или в жертву сжигал тебе тучные бедра
Коз и быков, — то исполни мольбу мою эту в награду:
Слезы мои пусть данайцы твоими искупят стрелами!"
Так говорил он, молясь, и молению внял Дальновержец.
Сердцем разгневанный, быстро сошел он с вершины Олимпа,
Лук за плечами неся и колчан, отовсюду закрытый,
И на ходу за спиною у гневного бога звенели
Стрелы в колчане. Вперед подвигался он ночи подобный.
Сел он потом в стороне от судов и стрелу издалека
Бросил, и страшен был звон, серебряным луком рожденный.
Мулов и резвых собак убивал он сначала, но вскоре
Стали в людей попадать смертоносные Фебовы стрелы.
И загорелись костры, и во множестве трупы сжигались.
Девять так дней среди войска, свирепствуя, стрелы носились.
В день же десятый собрал Ахиллес весь народ на собранье.
Это богиня ему, белорукая Гера внушила, —
Ибо данайцев жалела, взирая, как те погибают.
После ж того, как войска все сошлись и сплотились толпою,
Став посредине меж ними, сказал Ахиллес быстроногий:
"Ныне, Атрид, полагаю домой возвратиться,
По морю снова блуждать, если только мы смерти избегнем,
Ибо теперь и война, и болезнь истребляют ахеян.
Все ж не мешало б нам прежде спросить у жреца иль провидца,
Или хоть снов толкователя — ибо и сны от Зевеса, —
Скажут, быть может, за что Аполлон так прогревался ныне,
Не возмущен ли забвеньем обета или гекатомбы,
Не пожелает ли он отвратить эту гибель от войска,
Жертвенным дымом ягнят или коз безупречных насытясь?"
Так он промолвил и сел. И тогда средь народа поднялся
Славный Калхас Фесторид, — он из птицегадателей первый,
Знающий все в настоящем, а также в грядущем и прошлом,