Событие - Набоков Владимир Владимирович. Страница 12
Трощейкин и Любовь быстро выходят вперед на авансцену.
ЛЮБОВЬ:
Алеша, я не могу больше.
ТРОЩЕЙКИН:
И я не могу.
ЛЮБОВЬ:
Наш самый страшный день…
ТРОЩЕЙКИН:
Наш последний день…
ЛЮБОВЬ:
…обратился в фантастический фарс. От этих крашеных призраков нельзя ждать ни спасения, ни сочувствия.
ТРОЩЕЙКИН:
Нам нужно бежать…
ЛЮБОВЬ:
Да, да, да!
ТРОЩЕЙКИН:
…бежать, - а мы почему-то медлим под пальмами сонной Вампуки [4]. Я чувствую, что надвигается…
ЛЮБОВЬ:
Опасность? Но какая? О, если б ты мог понять!
ТРОЩЕЙКИН:
Опасность, столь же реальная, как наши руки, плечи, щеки. Люба, мы совершенно одни.
ЛЮБОВЬ:
Да, одни. Но это два одиночества, и оба совсем круглы. Пойми меня!
ТРОЩЕЙКИН:
Одни на этой узкой освещенной сцене. Сзади - театральная ветошь всей нашей жизни, замерзшие маски второстепенной комедии, а спереди - темная глубина и глаза, глаза, глаза, глядящие на нас, ждущие нашей гибели.
ЛЮБОВЬ:
Ответь быстро: ты знаешь, что я тебе неверна?
ТРОЩЕЙКИН:
Знаю. Но ты меня никогда не покинешь.
ЛЮБОВЬ:
Ах, мне так жаль иногда, так жаль. Ведь не всегда так было.
ТРОЩЕЙКИН:
Держись, Люба!
ЛЮБОВЬ:
Наш маленький сын сегодня разбил мячом зеркало. Алеша, держи меня ты. Не отпускай.
ТРОЩЕЙКИН:
Плохо вижу… Все опять начинает мутнеть. Перестаю тебя чувствовать. Ты снова сливаешься с жизнью. Мы опять опускаемся, Люба, все кончено!
ЛЮБОВЬ:
Онегин, я тогда моложе, я лучше… Да, я тоже ослабела. Не помню… А хорошо было на этой мгновенной высоте.
ТРОЩЕЙКИН:
Бредни. Выдумки. Если сегодня мне не достанут денег, я ночи не переживу.
ЛЮБОВЬ:
Смотри, как странно: Марфа крадется к нам из двери. Смотри, какое у нее страшное лицо. Нет, ты посмотри! Она ползет с каким-то страшным известием. Она едва может двигаться…
ТРОЩЕЙКИН: (Марфе).
Он? Говорите же: он пришел?
ЛЮБОВЬ: (хлопает в ладоши и смеется).
Она кивает! Алешенька, она кивает!
Входит Шель: сутулый, в темных очках.
ШЕЛЬ:
Простите… Меня зовут Иван Иванович Шель. Ваша полоумная прислужница не хотела меня впускать. Вы меня не знаете, но вы, может быть, знаете, что у меня есть оружейная лавка против Собора.
ТРОЩЕЙКИН:
Я вас слушаю.
ШЕЛЬ:
Я почел своей обязанностью явиться к вам. Мне надо сделать вам некое предупреждение.
ТРОЩЕЙКИН:
Приблизьтесь, приблизьтесь. Цып-цып-цып.
ШЕЛЬ:
Но вы не одни… Это собрание…
ТРОЩЕЙКИН:
Не обращайте внимания… Это так - мираж, фигуранты, ничто. Наконец, я сам это намалевал. Скверная картина - но безвредная.
ШЕЛЬ:
Не обманывайте меня. Вон тому господину я продал в прошлом году охотничье ружье.
ЛЮБОВЬ:
Это вам кажется. Поверьте нам! Мы знаем лучше. Мой муж написал это в очень натуральных красках. Мы одни. Можете говорить спокойно.
ШЕЛЬ:
В таком случае позвольте вам сообщить… Только что узнав, кто вернулся, я с тревогой припомнил, что нынче в полдень у меня купили пистолет системы "браунинг".
Средний занавес поднимается, голос чтицы громко заканчивает: "…и тогда лебедь воскрес". Ревшин откупоривает шампанское. Впрочем, шум оживления сразу пресекается.
ТРОЩЕЙКИН:
Барбашин купил?
ШЕЛЬ:
Нет, покупатель был господин Аршинский. Но я вижу, вы понимаете, кому предназначалось оружье.
Занавес
Действие третье
Опять мастерская. Мячи на картине дописаны. Любовь одна. Смотрит в окно. затем медленно заводит штору. На столике забытая Ревшиным с утра коробочка папирос. Закуривает. Садится. Мышь (иллюзия мыши), пользуясь тишиной, выходит из щели, и Любовь следит за ней с улыбкой; осторожно меняет положение тела, нагибаясь вперед, но вот - мышь укатилась. Слева входит Марфа.
ЛЮБОВЬ:
Тут опять мышка.
МАРФА:
А на кухне тараканы. Все одно к одному.
ЛЮБОВЬ:
Что с вами?
МАРФА:
Да что со мной может быть… Если вам больше сегодня ничего не нужно, Любовь Ивановна, я пойду.
ЛЮБОВЬ:
Куда это вы собрались?
МАРФА:
Переночую у брата, а завтра уж отпустите меня совсем на покой. Мне у вас оставаться страшно. Я старуха слабая, а у вас в доме нехорошо.
ЛЮБОВЬ:
Ну, это вы недостаточно сочно сыграли. Я вам покажу, как надо. "Уж простите меня… Я старуха слабая, кволая… Боязно мне… Дурные тут ходют…". Вот так. Это, в общем, очень обыкновенная роль… По мне, можете убираться на все четыре стороны.
МАРФА:
И уберусь, Любовь Ивановна, и уберусь. Мне с помешанными не житье.
ЛЮБОВЬ:
А вам не кажется, что это большое свинство? Могли бы хоть эту ночь остаться.
МАРФА:
Свинство? Свинств я навидалась вдосталь. Тут кавалер, там кавалер…
ЛЮБОВЬ:
Совсем не так, совсем не так. Больше дрожи и негодования. Что-нибудь с "греховодницей".
МАРФА:
Я вас боюсь, Любовь Ивановна. Вы бы доктора позвали.
ЛЮБОВЬ:
Дохтура, дохтура, а не "доктора". Нет, я вами решительно недовольна. Хотела вам дать рекомендацию: годится для роли сварливой служанки, а теперь вижу, не могу дать.
МАРФА:
И не нужно мне вашей рукомандации.
ЛЮБОВЬ:
Ну, это немножко лучше… Но теперь - будет. Прощайте.
МАРФА:
Убивцы ходют. Ночка недобрая.
ЛЮБОВЬ:
Прощайте!
МАРФА:
Ухожу, ухожу. А завтра вы мне заплатите за два последних месяца. (Уходит.)
ЛЮБОВЬ:
Онегин, я тогда моложе… я лучше, кажется… Какая мерзкая старуха! Нет, вы видели что-нибудь подобное! Ах, какая…
Справа входит Трощейкин.
ТРОЩЕЙКИН:
Люба, все кончено! Только что звонил Баумгартен: денег не будет.
ЛЮБОВЬ:
Я прошу тебя… Не волнуйся все время так. Это напряжение невыносимо.
ТРОЩЕЙКИН:
Через неделю обещает. Очень нужно! Для чего? На том свете на чаи раздавать?
ЛЮБОВЬ:
Пожалуйста, Алеша… У меня голова трещит.
ТРОЩЕЙКИН:
Да, но что делать? Что делать?
ЛЮБОВЬ:
Сейчас половина девятого. Мы через час ляжем спать. Вот и все. Я так устала от сегодняшнего кавардака, что прямо зубы стучат.
ТРОЩЕЙКИН:
Ну, это - извините. У меня будет еще один визит сегодня. Неужели ты думаешь, что я это так оставлю? Пока не буду уверен, что никто к нам ночью не ворвется, я спать не лягу - дудки.
ЛЮБОВЬ:
А я лягу. И буду спать. Вот - буду.
ТРОЩЕЙКИН:
Я только теперь чувствую, какие мы нищие, беспомощные. Жизнь как-то шла, и бедность не замечалась. Слушай, Люба. Раз все так складывается, то единственный выход - принять предложение Ревшина.
ЛЮБОВЬ:
Какое такое предложение Ревшина?
ТРОЩЕЙКИН:
Мое предложение, собственно. Видишь ли, он дает мне деньги на отъезд и все такое, а ты временно поселишься у его сестры в деревне.
ЛЮБОВЬ:
Прекрасный план.
ТРОЩЕЙКИН:
Конечно, прекрасный. Я другого разрешения вопроса не вижу. Мы завтра же отправимся, если переживем ночь.