Лирика - Петрарка Франческо. Страница 14

Не зная слов достойных в обиходе.

Внушал любовь ее прелестный взор,

И я, Сеннуччо мой, с тех самых пор

Яснее на земле не видел взгляда.

Она сжимала грозный лук в руке

И жизнь моя с тех пор на волоске

И этот день вернуть была бы рада.

CXLV

И там, где никогда не тает снег,

И там, где жухнет лист, едва родится,

И там, где солнечная колесница

Свой начинает и кончает бег;

И в благоденстве, и не зная нег,

Прозрачен воздух, иль туман клубится,

И долог день или недолго длится,

Сегодня, завтра, навсегда, навек;

И в небесах, и в дьявольской пучине,

Бесплотный дух или во плоть одет,

И на вершинах горных, и в трясине;

И все равно, во славе или нет,

Останусь прежний, тот же, что и ныне,

Вздыхая вот уже пятнадцать лет.

CXLVI

О чистая душа, пред кем в долгу

Хвалебное мое перо недаром!

О крепость чести, стойкая к ударам,

Вершина, недоступная врагу!

О пламя глаз, о розы на снегу,

Что, согревая, очищают жаром!

О счастье быть подвластным этим чарам,

Каких представить краше не могу!

Будь я понятен с песнями моими

В такой дали, о вас бы Фула знала,

Бактр, Кальпа, Танаис, Олимп, Атлас.

Но так как одного желанья мало,

Услышит край прекрасный ваше имя:

От Альп до моря я прославлю вас.

CXLVII

Я Страстью взнуздан, но жестокость шпоры

И жесткие стальные удила

Она порой ослабит, сколь ни зла,

И только в этом все ее потворы;

И к той приводит, чтобы въявь укоры

И муки на челе моем прочла,

Чтобы Любовь ответные зажгла

Смятенные и грозовые взоры.

Тогда, как будто взвидев гнев Зевеса,

Страсть-помыкательница прочь отпрянет,

Всесильной свойствен равносильный страх!

Но столь тонка души моей завеса,

Что упованья робость зрима станет

И снисхожденье сыщет в тех очах.

CXLVIII

Тибр, Герм, По, Адидж, Вар, Алфей, Гаронна,

Хебр, Тезин, Истр и тот, что Понт разбил,

Инд, Эра, Тигр, Евфрат, Ганг, Альба, Нил,

Ибр, Арно, Танаис, Рейн, Сена, Рона;

Плющ, можжевельник, ель и ветки клена

Палящий сердце не угасят пыл;

Лишь Дафны лист и берег, что судил

Сквозь слезы петь, - одна мне оборона.

В мучительном и пламенном бою

С Любовью - только в них исток отваги,

Хоть время понукает жизнь мою.

Расти ж, мой Лавр, над плеском тихой влаги.

Садовник твой, сокрытый в тень твою,

В лад шуму вод поверит мысль бумаге.

CL

- Душа, что деешь, мыслишь? Будет с нами

Покой и мир иль вечной жить борьбою?

- Что ждет - темно; сужу сама с собою:

Взор дивный скорбен нашими бедами.

- Что в том, раз ей дано творить очами

Средь лета лед и пыл огня зимою?

- Не ей, - тому, кто правит ей самою.

- Пусть! Но все видеть и молчать годами!

- Порой язык молчит, а сердце стонет

Пронзительно; лицо светло и сухо,

Не виден плач стороннему вниманью. ~

- Ум все же не спокоен, ропщет глухо,

Но боли - острой, стойкой - не прогонит;

Несчастный недоверчив к упованью.

CLI

Так не бежит от бури мореход,

Как, движимый высоких чувств обетом,

От мук спасенье видя только в этом,

Спешу я к той, чей взор мне сердце жжет.

И смертного с божественных высот

Ничто таким не ослепляет светом,

Как та, в ком черный смешан с белым цветом,

В чьем сердце стрелы золотит Эрот.

Стыжусь глядеть: то мальчик обнаженный.

И он не слеп - стрелок вооруженный,

Не нарисован - жив он и крылат.

Открыл он то мне, что от всех таилось,

И все, что о любви мной говорилось,

Мне рассказал моей Мадонны взгляд.

CLII

О смирный зверь с тигриною повадкой,

О ангел в человеческой личине,

Страшась, надеясь, в радости, в кручине

Я скручен так, что и живу украдкой!

Отпустишь ли, удавишь мертвой хваткой,

Пожить ли дашь в когтях своей дичине,

Всё к одному - обречены кончине,

Кого Любовь поит отравой сладкой.

И не под силу обомлевшей силе,

Страдая, выстрадать двоякость эту

Остуду льда и пламена в горниле.

И хочет сжить она себя со свету,

Как та, которой и следы простыли;

Но нету сил. И смерти тоже нету.

CLIII

Горячий вздох, ступай к твердыне-сердцу,

Пусть ото льда оттает Состраданье;

Лети, небес достичь, мое рыданье

Пусть смерть иль милость явят страстотерпцу.

Мысль пылкая, ступай и одноверцу

Несведущему дай мое познанье.

О, если страсть не помутит сознанье,

Мы от надежд найдем к спасенью дверцу.

Ты помоги мне, мйгслц чтоб молвить можно,

Что наше бытованье - бесприютно.

Ее же - и светло и бестревожно.

Ты поспешай любви моей сопутно,

И мы несчастья убежим, возможно,

Коль светоч мой мне знак подаст несмутно.

CLIV

Сонм светлых звезд и всякое начало

Вселенского состава, соревнуя

В художестве и в силе торжествуя,

Творили в ней Души своей зерцало.

И новое нам солнце возблистало,

И каждый взор потупился, предчуя,

Что бог любви явил ее, ликуя,

Чтоб изощрить на дерзком злое жало.

Пронизанный очей ее лучами,

Течет эфир пылающей купиной,

И может в нем дышать лишь добродетель.

Но низкое желание мечами

Эдемскими гонимо. Мир свидетель,

Что красота и чистота - едино.

CLV

Юпитер разъяренно, Цезарь властно

Разили ненавистные мишени;

Но вот Мольба упала на колени,

И злость владык ее слезам подвластна.

Мадонна плакала, меж тем пристрастно

Властитель мой явил мне эти пени:

И скорбь и страсть, не знающие лени,

Меня сразили гневно и злосчастно.

Любовь рисует плачущего чуда

Виденье мне, иль тихими речами

Изгравирует сердце, - вот причуда!

Как адамант, иль с хитрыми ключами

К нему подступит, дабы из-под спуда

Возник тот плач, и я рыдал ночами.

CLVI

Я лицезрел небесную печаль,

Грусть: ангела в единственном явленье.

То сон ли был? Но ангела мне жаль.

Иль облак чар? Но сладко умиленье.

Затмили слезы двух светил хрусталь,

Светлейший солнца. Кротких уст моленье,

Что вал сковать могло б и сдвинуть даль,

Изнемогло, истаяло в томленье.

Все - добродетель, мудрость, нежность, боль

В единую гармонию сомкнулось,

Какой земля не слышала дотоль.