Руденко. Генеральный прокурор СССР - Звягинцев Александр Григорьевич. Страница 39

В 1949 году Прокуратура СССР выявила много случаев необоснованного привлечения к ответственности. Только в 1948 году суды оправдали свыше 4,7 тысячи человек. Сафонов, после соответствующей проверки, объявил строгие взыскания. Кто-то из обиженных обратился с заявлением в ЦК партии, на имя Маленкова. В письме утверждалось, что Прокуратура Союза ССР вместо организации борьбы с преступностью необоснованно снимает с работы прокуроров и следователей, угрожает отдачей под суд и в то же время не предпринимает никаких мер к созданию надлежащих условий для работы.

Далее неизвестный автор писал следующее:

«В результате психоза, поднявшегося вокруг неосновательного привлечения, во всех органах прокуратуры больше никто не думает над тем, чтобы вскрыть преступление, изобличить преступника – все заняты только одним – поменьше бы иметь уголовных дел, поскорее бы от них избавиться, как-нибудь протащить в суде – с каким угодно, но только бы ни с оправдательным приговором, а может быть, и прекратить дело, не направляя его в суд.

К прокурору предъявляются требования быть сверхчеловеком и никогда не ошибаться, – жаловался анонимный корреспондент. – Вместе с тем Генеральный прокурор, предъявляя непомерно грозные требования, не сумел поставить себя в надлежащих органах власти так, чтобы создать должный авторитет и вес ему подчиненным органам».

Сафонов занимал пост Генерального прокурора Союза ССР более пяти лет. Надо сказать, он не пользовался особым авторитетом у руководителей партии и правительства. Об этом свидетельствует и тот факт, что ему так и не был присвоен положенный Генеральному прокурору СССР классный чин действительного государственного советника юстиции. Это же подтверждает и эпизод, рассказанный бывшим Главным военным прокурором Н. П. Афанасьевым.

Когда в августе 1950 года Секретариат ЦК ВКП(б) рассматривал вопрос об освобождении Афанасьева от занимаемой должности после проведения тенденциозной проверки, инициированной Комитетом партийного контроля при ЦК, и Маленков, ведший заседание, выслушав явно предвзятые выступления председателя КПК Шкирятова и министра юстиции Горшенина, поднял Сафонова с вопросом: «Ну, а что вы скажете об Афанасьеве?» – Генеральный прокурор не нашел что ответить. Уничижительно посмотрев на него, Маленков бросил: «Ничего-то вы, Сафонов, не знаете. Знаете одну охоту. Со вторника собираетесь на нее, в пятницу до понедельника уезжаете – и так все время. Вот что, отныне ЦК запрещает вам ваши поездки на охоту. Садитесь».

Писатель А. А. Безуглов, работавший прокурором уголовносудебного отдела при Сафонове, рассказывал мне, что Генеральный прокурор СССР был человеком небольшого роста, полным, напоминавшим какой-то колобок. В руке он всегда держал кожаную папку.

«В приемной у него были не секретари, а два офицера – адъютанты Ильин и Гусев. Безуглову особенно запомнилась первая встреча с Сафоновым.

Прокуроры по очереди дежурили по ночам в приемной генерального. Это дежурство заключалось в приеме почты, а иногда кто-нибудь звонил. И вот однажды во время моего дежурства появился в приемной Сафонов. Я, естественно, встал и поздоровался с ним. Сафонов на меня посмотрел и ничего в ответ не сказал. Так повторилось еще раз. Я был удивлен. И однажды с одним старшим товарищем поделился своим недоумением. В ответ он говорит: „Многого хочешь, он даже с начальниками отделов, генералами, не здоровается, а ты хотел, чтобы он здоровался с рядовым. К этому сотрудники привыкли".

Но вот к нам в отдел поступает на работу Антонина Яковлевна Ионкина. Она была женой первого заместителя Прокурора РСФСР Буримовича. И когда она поздоровалась с Сафоновым, а тот не ответил, Антонина Яковлевна была возмущена и решила обратиться к секретарю парткома Прокуратуры СССР Сливину. Тот пообещал выяснить причины, по которым Сафонов не ответил на приветствие Ионкиной. Через несколько дней он объявил Антонине Яковлевне, что разговаривал по этому поводу с Сафоновым и тот заявил, что он настолько занят государственными делами, только и думая о них, что никого и ничего вокруг себя не замечает».

После отставки, по свидетельству ветеранов прокуратуры, Сафонов стал совершенно иным человеком. Вел себя очень демократично, был прост в общении, не кичился своей прежней должностью. Иногда он рассказывал интересные эпизоды из своей жизни, непрочь был посидеть в компании и выпить с товарищами и даже учил правильно пить водку молоденьких секретарей Прокуратуры РСФСР, где он тогда работал.

Приведу еще одно свидетельство Безуглова: «Однажды я увидел Сафонова в Прокуратуре СССР. Я обратил внимание, что полнота Сафонова исчезла. Он очень похудел. Когда мы сели в лифт, там находился Семен Михайлович Лавров, прокурор уголовно-судебного отдела. Он хромал и был с палочкой. Лифт стал подниматься, и наступило тягостное молчание. Мы были смущены присутствием вчерашнего Генерального прокурора.

И вот, желая разрядить обстановку, Сафонов вдруг обратился к Лаврову: „А что это у вас с нотой?" Семен Михайлович Лавров был человек с юмором. Он посмотрел на Сафонова и ответил: „Григорий Николаевич, когда я ходил к вам на доклады, она у меня была такой же, но вы почему-то прежде не интересовались, что у меня с ногой. Дело в том, что она у меня такая с детства". Сафонов был смущен, и ничего не ответил».

О репрессиях конца 1940 – начала 1950-х годов написано много: выходили статьи, монографии, книги, мемуары и другая литература. Поэтому, не вдаваясь в подробное исследование этой проблемы, остановлюсь только на том, как объяснял причины творившегося в стране беззакония и роль в этом деле органов госбезопасности и прокуратуры тот, кто по своему должностному положению вроде бы должен был бы стать надежной преградой на пути произвола. В личном деле Сафонова на этот счет есть немало документов.

В одном из своих объяснений он писал: «С изданием постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 года в деятельности органов государственной безопасности и в прокурорском надзоре была создана твердая основа законности. Правда, уже тогда в указаниях НКВД, на которые имеется ссылка в этом постановлении, были предусмотрены некоторые отступления от закона (разрешалось следователям составлять т. н. обобщенные протоколы и т. п.)…

Опираясь на постановление партии и правительства, прокуроры требовали и впервые за все это время реально добились строгого соблюдения законности при расследовании дел. Однако продолжалось это недолго. Примерно через год после принятия постановления органам МВД (тогда они назывались НКВД. – Авт.), которыми в то время руководил Берия, было дано указание о возможности применения к обвиняемым мер воздействия. „Было предусмотрено, что вопрос о применении этих мер в каждом" конкретном случае решается начальником областного управления (и вышестоящими руководителями) по своему усмотрению. Прокуратура за этой сферой деятельности надзор не осуществляла.

Указание о применении „мер воздействия" находилось в очевидном противоречии и опрокидывало принцип строгого соблюдения законности, положенный в основу постановления от 17 ноября 1938 года. В статье 136-й действующего Уголовно-процессуального кодекса (УПК) ясно записано: „Следователь не имеет права домогаться показания или сознания обвиняемого путем насилия, угроз и других подобных мер".

После того как разрешено было применять „меры воздействия", органы государственной безопасности были поставлены в такие условия, что их побаивались не только враги. Это разрешение открывало возможность для нечестных работников сфабриковать какие угодно показания, получить компрометирующий материал на любого человека. В связи с этим некоторые местные руководители, помнящие как в 1937/38 годах ряд работников (в том числе большое количество прокуроров), пытавшихся прекратить беззакония, были по ложным показаниям арестованы либо скомпрометированы, избегали ссориться с органами государственной безопасности и в тех случаях, когда ссориться было необходимо…