Зов одинокой звезды - Финч Кэрол. Страница 4

До Прескотта еще доносился удалявшийся стук копыт, но важнее было оказать помощь пострадавшим, а не пускаться в погоню. Если бы он явился на место преступления на пару минут раньше!

Старик был мертв, и тут уж ничего нельзя было поделать. Оставив его, Стоун осмотрел девушку. Перед ее платья и жакет были залиты кровью. Проклиная весь свет и себя самого, он подобрал полы плаща и опустился на колено. Девушка была хороша собой, и это особенно его взбесило. Какой тварью надо быть, чтобы поднять руку на такое прелестное создание! Стоун всмотрелся пристальнее и нашел, что она, пожалуй, не просто хороша собой, а очень красива, во всяком случае, для того, кто способен оценить в женщине изящество черт и бледно-золотой оттенок густых, вьющихся локонами волос, ореолом окружавших запрокинутое бледное лицо.

Стоун вовремя напомнил себе, что сейчас девушка нуждается в медицинской помощи. Он приложил ухо к се груди, опасаясь, что очаровательное создание последовало за своим спутником в лучший мир. К его удовлетворению, сердце девушки хоть и слабо, но билось, и он не удержался от облегченного вздоха.

Стоун подхватил на руки тело, в котором, как ему казалось, жизнь едва теплилась, и направился к белому жеребцу, скрытому густой купой чапараля. Сплошной белый колпак с узкими прорезями для глаз мешал ему, и Прескотт несколько раз передернул плечами, стараясь откинуть его на спину. Прежде чем пуститься в путь, он помедлил, чтобы бросить прощальный взгляд на распростертое тело дона Мигеля. Несколько секунд Стоун не чувствовал ничего, кроме глубокой печали, потом неожиданно встрепенулся. Он оказался на этой пустынной дороге для того, чтобы защитить старого испанца. Он опоздал, но это не меняло дела. Если медальон найден, его нужно доставить куда следует. Теперь, когда старик умер, все сведения о медальоне ушли в могилу вместе с ним.

Стоун положил девушку на землю и вернулся к убитому, чтобы осторожно обыскать его. Ничего. Что это значило? Что нападавший опередил его и медальон теперь утрачен или то, что дон Мигель ею не нашел? Стоун огорченно выругался. Все сложилось очень неудачно, совсем не так, как было задумано!

Наконец призрак Пало-Дуро возобновил свой путь по бескрайней, залитой лунным светом равнине, укрывая полой белоснежного плаща беспомощное тело девушки.

Стоун спрашивал себя — как это дивное создание оказалось в одном экипаже с доном Мигелем. Возможно, это была случайная спутница, проникшаяся доверием к старому пройдохе. Воистину дон Мигель ставил мягкость и дар убеждения превыше всего. После тех событий (Стоун так и подумал — «тех», — не уточняя даже про себя, о чем идет речь) сам он ожесточился и лелеял жажду мести, в то время как старый испанец продолжал принимать жизнь такой, какова она есть. Стоун не раз уговаривал его носить револьвер, но тот только отмахивался, считая, что кротость обуздывает насилие. Дон Мигель всегда руководствовался правилом: подставь вторую щеку — и победишь морально. И что теперь? Если не жалел себя, мог бы по крайней мере подумать о тех. кто к нему привязан!

Если бы кто-нибудь в этот момент заглянул в глаза, сверкавшие сквозь прорези в белом капюшоне, то содрогнулся бы. Они не смягчились и тогда, когда взгляд молодого человека упал на женщину, лежавшую в его объятиях. Стоун размышлял над тем, что уготовила судьба для этой юной красавицы. Возможно, он забрал ее с места трагедии только затем, чтобы стать свидетелем агонии. «Какая гнусность, — думал Прескотт с отвращением. — Неужели в этом мире совсем не осталось благородства? Мужчины ради грабежа убивают женщин». Он пообещал себе разыскать мерзавца, если только девушка выживет и сумеет его описать.

Однако надо было подумать и над тем, как помочь ей выжить. До Кларендона путь неблизкий, до Хэролда и того дольше. Оставалось извлечь пулю самому… если, конечно, та не застряла слишком близко к сердцу. Что ж, если он ничем не смог помочь дону Мигелю, то хотя бы спасет жизнь той, что разделила его последние минуты.

Между тем впереди уже высилась мрачная скала, у которой начинался каньон Пало-Дуро. Стоун негромко заговорил с Дьябло, своим белым жеребцом, и понятливое животное сбавило ход, осторожно ступив на древнюю индейскую тропу. Этот путь был почти непроходим, а порой и вовсе исчезал среди утесов, круто обрывавшихся в бездну. Выше простиралось Верхнее плато, в котором каньон проложил широченную иззубренную скалами трещину. Стоуну показалось, что девушка шевельнулась и бросила вокруг безумный взгляд, но когда посмотрел на нее повнимательнее, она выглядела не более живой, чем тряпичная кукла. Губы у нее были красивые, но почти белые, словно через рану успела вытечь вся кровь без остатка. На миг у Стоуна мелькнула нелепая мысль прижаться губами к ее губам и оживить девушку, как спящую красавицу. Он раздраженно нахмурился и снова сосредоточил свое внимание на тропе, хотя и знал, что Дьябло сам позаботится о безопасности своих седоков.

Некоторое время спустя Стоун всмотрелся в темноту под нависшими утесами, но не увидел хижины, хотя та была почти рядом. Все же еще оставался шанс спасти юную жертву неизвестного злодея. Когда Дьябло остановился у двери, Стоун едва не вздохнул с облегчением, но вовремя вспомнил, что лишняя встряска девушке ни к чему. Он соскользнул с седла достаточно ловко, чтобы и волосок не шевельнулся на ее голове, и вошел внутрь. Там он опустил свою ношу на грубое подобие ложа, сбросил колпак и занялся приготовлением микстуры из трав, которая должна была помочь пациентке спокойно перенести жестокую операцию.

Стоило слегка нажать на нижнюю челюсть, и рот девушки безвольно приоткрылся. Стоун понемногу влил ей в горло состряпанное варево. Потом, помешав хорошенько угли, тлеющие в очаге, подбросил дров, вскипятил воду и приготовил самый острый из своих ножей. Стоун все время оглядывался на неподвижное тело, словно это могло удержать уходящую жизнь. Обе лампы были зажжены и уже стояли на полке над ложем. Проглотив для храбрости и уверенности тройную порцию виски, Прескотт прокалил лезвие и приблизился к девушке.

Проклятие, а если он убьет ее! Множество раз ему приходилось пользоваться этим ножом… на охоте, убивая и расчленяя четвероногую добычу, однако никогда прежде тот не выступал в роли скальпеля. Стоун от души проклял неизвестного бандита за то, что тот поставил его перед этой неприятной необходимостью.

Однако медлить было опасно, действие микстуры не бесконечно. Собрав всю свою решимость, Стоун склонился над неподвижным телом.

Он деловито передвинул одну из ламп, которая стояла неудачно. Тень больше не мешала, и можно было начинать. Но когда Стоун принялся одну за другой отводить в сторону бледно-золотистые пряди, то заметил, что движения его слишком осторожны. Это был определенно не тот настрой, который необходим, когда вонзаешь нож в живую плоть. На несколько секунд Прескоттом овладела нерешительность. Дьявольщина, он слишком долго медлил, а между тем действие микстуры ослабевало!

К счастью, девушка все еще дышала. Он убедился в этом, расстегнув жакет и отведя полы в стороны. Над вырезом корсажа слабо вздымались от дыхания округлости грудей, и ему некстати подумалось, до чего же нежна и бела кожа, под которой бьется ее сердце, — сливки, да и только! И все же ничего не оставалось делать, как рассечь корсаж, найти входное отверстие от пули и сделать то, что необходимо. Нет, рассекать корсаж не стоит. Обоюдоострый нож нанесет повреждение, без которого вполне можно обойтись. Ничего, руки у него крепкие, он способен разорвать корсаж.

Стоун вскарабкался на ложе и уселся так, чтобы прижать ногами распростертые руки пациентки, на случай, если та начнет биться от боли. Проклиная себя за идиотскую медлительность, он взялся левой рукой за вырез платья, а в правой зажал нож. В это мгновение колпак соскользнул и снова закрыл его лицо.

…Тэра стала приходить в себя. Сначала ей казалось, будто она парит между небом и землей. Решив, что это бред, девушка вновь впала в забытье. Последние несколько минут она ощущала, что лежит на чем-то мягком и кто-то расстегнул жакет, но потрясенное сознание отказывалось подчиняться. Затылок, который поначалу раскалывался от боли, теперь тупо ныл. Сделав неимоверное усилие, Тэра приподняла тяжелые веки.