Нелегалы 2. «Дачники» в Лондоне - Чиков Владимир. Страница 44

Заместитель министра улыбнулся:

— Но, согласитесь, такое профессиональное оборудование, которое было обнаружено в вашем доме, не применяет никто, кроме разведчиков.

— Что вы имеете в виду? — вмешалась Леонтина, которую стал раздражать этот явно затянувшийся разговор.

— Я имею в виду микропленки, микроточки, одна из которых при многократном увеличении оказалась написанной по-русски. Были также найдены мощные передатчики, специальная радиоантенна и еще кое-что. По-моему, любому непосвященному человеку понятно, что все это преследовало явно разведывательные цели. Вы-то сами как оцениваете это? Разве все это не похоже на шпионаж?

— Такой вопрос нам задается не впервые, — не колеблясь, ответил простодушно Моррис. — Но я ничего не знал об этой экипировке…

Заместитель министра с тяжелым вздохом взял из пачки сигарету:

— Служба безопасности, между прочим, проанализировала весь ваш разведывательный арсенал и пришла к выводу, что некоторые его составные имели клеймо, указывающее на их национальную принадлежность…

— И что из этого следует? — не дал ему договорить Моррис.

— Я не знаю, что из этого следует, но лично я убедился, что советская разведка вместе с вами и Гордоном Лонсдейлом осуществляла в Англии весьма дерзкие и отважные операции. Даже сама МИ-5 была теперь вынуждена признать, что поторопились они с вашим арестом…

Моррис хотел опять прервать его, но не сделал этого, заметив, как один из джентльменов условным жестом дал понять его собеседнику, что пора заканчивать разговор. Получив этот сигнал, заместитель министра поблагодарил Морриса и вежливо распрощался с ним и Леонтиной. После этого к ним подошли представители польского МИДа, и в сопровождении английских полицейских они вместе проследовали к выходу из здания аэровокзала. Почти до трапа самолета на поле аэродрома выстроились репортеры.

Это была довольно странная картина: пожилая пара, одетая по моде десятилетней давности, медленно продвигалась сквозь толпу людей — он совсем седой, немного сутулый, ведущий под руку немолодую уже женщину, которая тоже, как и он, стремилась не замечать сновавших вокруг репортеров и не отвечать на их вопросы. «Теперь только бы поскорее войти в салон самолета», — думал Моррис, стараясь идти как можно быстрее. Но вот наконец и трап. Под фотовспышки ламп они поднялись по трапу, и если Моррис сразу скрылся в самолете, то Леонтина остановилась на последней ступеньке, окинула взглядом толпу провожавших и, прощально помахав им рукой, вошла в салон. Ей тоже очень хотелось побыть одной и отдохнуть хоть немного после всей этой суеты и шума, начавшегося с раннего утра первого дня свободы. Но — увы! В салоне тоже оказалась небольшая группа репортеров, у которых не было польских виз, но имелись билеты до Варшавы и на обратный путь до Лондона. Журналисты вели себя так же назойливо, как и на земле: они просили Крогеров дать автографы, пытались вовлечь в разговор и взять интервью, ради чего они и летели с ними в Польшу. Но находившиеся в самолете польские полицейские выпроваживали их в туристический салон, в который им были проданы билеты.

Когда английский авиалайнер приземлился в Варшаве, журналисты и фоторепортеры, которые не имели права без виз покидать самолет, снова ворвались в салон первого класса. И только теперь, почувствовав настоящую свободу, Леонтина согласилась на короткое интервью.

— Мы, — сказала она, — не держим зла на английское правосудие. Но хочу подчеркнуть, что отбывали мы наказание несправедливо. Мы не сделали ничего бесчестного и своими поступками не принесли ущерба Англии. Наоборот, мы делали все, чтобы не было новой войны, чтобы дети Земли не были напуганы новыми ядерными бомбежками. То есть мы жили и боролись, чтобы защитить других, и потому для нас все стороны были равны — и Америка, и Англия, и Советский Союз, и все другие страны. Вот поэтому мы никогда не ощущали себя врагами. И последнее: теперь я могу признаться в том, что мы были разведчиками, но какого именно государства — это пока не столь важно…

Фоторепортеры, которые были в салоне английского самолета, сфотографировали Крогеров напоследок, затем, прильнув к иллюминаторам, стали наблюдать, кто будет их встречать, когда они сойдут на землю. Но — увы! У трапа никого не было. Советских разведчиков-интернационалистов в Варшаве встречали без интервью и фотовспышек, без эскорта мотоциклистов и прочей помпы. И лишь у входа в здание варшавского аэропорта Коэны попали в объятия встречавших. «Со свободой вас, Леонтина и Моррис Коэн!» — негромко проговорил обнявший Питера сотрудник Центра, специально прибывший для их встречи из Москвы. Услышав за последние десять лет свою настоящую фамилию и имя из чужих уст, Моррис, вздрогнув, оглянулся по сторонам: не услышал ли это кто из посторонних. Вспомнив, что находится уже среди своих, он только теперь понял, что можно наконец-то стать самим собой, что уже кончилась для них война на невидимом фронте. Что они, считай, уже дома!

В течение нескольких последующих дней внимание английской прессы и телевидения было приковано к обмену Крогеров и их отлету из Лондона. Это внимание было большим, чем ко многим прибывающим в Англию главам государств: проводы супружеской пары было организованы так, будто отправляли «сокровища британской короны». Потом в газетах стали появляться критические статьи и комментарии. Лондонская «Таймс», например, сообщала об этом так: «Иностранец, прибывший в Англию в нятницу (24 октября 1969 года. — В. Ч.), невольно подумал бы, что Крогеры являются национальными гостями, а не шпионами, нанесшими ущерб интересам безопасности Великобритании…»; «Отправку Крогеров нужно было организовать иначе, а не так, чтобы она напоминала отъезд королевской четы», — сокрушалась «Дейли телеграф».

Шумихой вокруг досрочного освобождения и проводов Крогеров из Лондона английские средства массовой информации создали прекрасную рекламу советской разведке, убедив западную общественность в том, что она никогда не бросает в беде верных ей агентов и кадровых сотрудников.

На другой день после прибытия в Варшаву Коэны обычным рейсом вылетели в Москву. В аэропорту Шереметьево их встречали так же скромно и незаметно, как всех разведчиков, возвращавшихся из-за рубежа. Было много букетов ярких осенних цветов, были теплые объятия товарищей по работе. Моррис и Леонтина сразу почувствовали, какое это счастье —  быть среди своих и слышать не только английскую, но и плавную русскую речь! Леонтина внимательно всматривалась в лица встречавших, надеясь увидеть особенно дорогих ей людей — Твена, Лонсдейла, Джонни, Клода, Марка! Но их не было. Да их и не могло быть, не положено им появляться в общественных местах в компании других разведчиков. Узнав одного из тех, кто руководил их подготовкой к работе в Англии, она с распростертыми объятиями бросилась к нему с возгласом:

— Саша! Ты ли это?

Полковник Корешков, обнимая и целуя ее, обрадованно лепетал:

— Конечно, я! Лона, ты не представляешь, как я рад за вас! Я уж думал, не доживу до этой встречи с вами!

— Да, Саша, не попадись вашей контрразведке Брук, и наше с Бобзи пребывание у Ее Величества могло бы затянуться еще на одиннадцать лет. Мы так признательны ему за то, что он попался!

— За это вы должны благодарить контрразведку. Это она постаралась «накрыть» его!

— И все же не будь его, мы бы не встретились сегодня!

— В этом ты права, — кивнул Корешков. Вспомнив, что рядом топчется незнакомый Коэнам Юрий Иванович Пермогоров, он подтолкнул его локтем, давая понять, что пришел и его черед представиться своим «инокорреспондентам».

Высокий элегантный Пермогоров нерешительно вышел вперед и, изрядно волнуясь, обронил:

— Здравствуйте, я ваша «тетя» из Варшавы! Поздравляю вас со свободой!

Ничего не поняв, Моррис недоуменно переглянулся с супругой, но та тоже не сразу сообразила, что к чему, и потому растерянно улыбалась, не зная, как реагировать на его слова.