Резидент свидетельствует - Синицын Елисей. Страница 38
Встретились они через пять дней, мучительных от ожидания результатов. Когда уселись, Юнссон деловым тоном заявил:
— Мадам Коллонтай! Недостающие до миллиарда крон пятьсот миллионов выделяют мои друзья. Заем дается вам на десять лет с годовыми всего в семь процентов. — Сказав это, он через короткую паузу добавил: — У меня к вам тоже есть просьба — организовать мне встречу со Сталиным.
По словам Коллонтай, от неожиданности этой просьбы она взволновалась, не зная как ответить. Она понимала, что Сталин не согласится на это. Заметив ее затруднение с ответом, Юнссон сказал, что вряд ли у Сталина будет время принять его, поэтому просит ее организовать тогда встречу с Микояном. Целью его встречи в Москве будет обсуждение послевоенного экономического устройства Европы. У него на этот счет имеются соответствующие предложения. Речь идет о плане помешать американцам захватить экономику ослабленной Европы.
— История с займом закончилась получением из Москвы благодарного ответа за мои усилия и официальным приглашением Юнссона на встречу с Микояном, — улыбнувшись, сказала Александра Михайловна. — На приеме, куда вы приглашены, я представлю вас советником посольства, занимающимся экономическими проблемами.
На обед пришло человек восемь, среди которых были и шведы средних лет, и довольно пожилые. С сидевшими справа и слева от меня мне довольно легко удалось установить контакт, а затем заинтересовать их в продолжении такового. Один из них пригласил меня выехать с ним на три дня в его загородный дом половить раков.
В назначенный день я поехал в гости к новому знакомому. Оказалось, что его дом полон гостей, прибывших на разные сроки — кто на два, три или больше дней. Мне отвели комнату во флигеле, где я разместился на три дня. Первый ужин состоял только из раков, приготовленных разным способом и очень вкусных.
Рано утром следующего дня мы поплыли с рыбаком выбирать ловушки, расставленные за два дня до этого. В ловушках оказалось столько раков, что едва вместили их в лодку.
Три дня пребывания позволили закрепить знакомство с хозяином дома и с некоторыми его друзьями в такой степени, что это позволило мне продолжить с ними встречи. Спасибо Александре Михайловне, это она своим рассказом о займе вдохновила меня на поиск полезных связей среди промышленников и коммерсантов.
Не могу не рассказать о поучительном случае, когда Коллонтай дала дипломатам посольства урок вежливости и этики в дипломатической практике. На одном из совещаний дипломатов посольства она попросила высказаться о том, какой сувенир следовало бы преподнести премьер-министру Ханссону [23] по случаю круглой даты дня его рождения. Были предложения послать ящик русской водки, пусть пьет за нашу победу над Гитлером, преподнести целого копченого осетра, армянский выдержанный коньяк, тульское двуствольное ружье штучной работы, корзину отличных антоновских яблок, которые вчера были получены из Москвы. Последнее предложение сделал робко я. Александра Михайловна взглянула на меня и… поручила своему секретарю принести четыре лучших антоновских яблока. Из принесенных она отобрала два крупных и велела секретарю упаковать их для отправки с поздравительным письмом юбиляру. Среди присутствовавших начался шум, гомон и недовольство решением Коллонтай. Я ждал, что скажет Александра Михайловна. Обведя взглядом всех присутствующих, она спокойно и мягко сказала:
— Миленькие, меня Ленин критиковал сорок раз.
Все затихли, усваивая смысл сказанного. В тишине Александра Михайловна закрыла совещание.
На следующий день мне позвонила секретарь и попросила зайти в голубую гостиную. С порога я увидел высокое, почти до потолка, ветвистое дерево, все усеянное цветами сирени. Оказалось, что это действительно штамбовая сирень зимнего цветения, выращенная в оранжереях ботанического сада, и Ханссен в знак благодарности за сердечное поздравление прислал Коллонтай ответный сувенир. Так назидательно закончилась история с двумя яблоками.
«Когда дипломаты вступают в дело — войне конец!»
Рано утром 18 сентября 1944 года мне на квартиру позвонила Александра Михайловна Коллонтай и попросила зайти к ней по очень важному делу. В ее кабинете меня ожидал шифровальщик посольства, который передал телеграмму из Наркомин дела следующего содержания: «Откомандируйте в Хельсинки Елисеева с расчетом прибытия туда не позднее 20 сентября в связи с назначением его заместителем политического советника Союзного (Советского) Главнокомандования, дислоцируемого в Хельсинки». Вскоре в кабинете появилась Александра Михайловна. Она поздравила меня с рождением второго сына и сказала, что по этому поводу послала Зое Михайловне поздравление. Очень сожалеет, что роды оказались тяжелыми и опасными для ее здоровья. Она уже связалась с главным врачом больницы, и он заверил ее, что лечение роженицы проводится под наблюдением опытных специалистов, а о состоянии ее здоровья посольство будут информировать ежедневно.
— Понимая неизбежность вашего срочного отъезда в Хельсинки в дни, когда ваша жена находится в тяжелом состоянии, я охотно беру Зою Михайловну под свою защиту на все время вашего отсутствия, — сказала Коллонтай. — У вашей жены я ценю скромность, ум, такт, чего недостает многим женам наших дипломатов, — добавила она.
Не преминула Александра Михайловна дать оценку и моей скромной работы в Стокгольме.
— Ваша помощь по подготовке и проведению конфиденциальных переговоров с финнами и шведскими представителями о капитуляции Финляндии и подписании перемирия с ней была для меня незаменимой, о чем я сообщаю председателю Союзной Контрольной Комиссии по Финляндии Андрею Александровичу Жданову, — и вручила мне запечатанный конверт.
Мы тепло распрощались. Она уезжала в санаторий под Стокгольмом на несколько дней.
Во второй телеграмме по линии разведки за подписью Фитина сообщалось о назначении меня резидентом в Финляндии и приказывалось немедленно вылететь в Хельсинки для организации встречи председателя СКК Жданова Андрея Александровича на уровне, соответствующем его рангу. В телеграмме сообщалось также, что моя работа, как и всех работников резидентуры, должна быть направлена на выполнение задач, стоящих перед разведкой и СКК — Союзной Контрольной Комиссией (Советской), дислоцированной в Хельсинки. Руководителю ее, Жданову, следует докладывать о проводимой работе и одновременно с этим поддерживать оперативную связь с Центром.
Зарядившись такими указаниями, поехал в больницу, в надежде привезти жену домой, а если не отпустят, рассказать ей о срочной необходимости отлета в Хельсинки. К жене меня даже не пустили. Главный врач сообщил, что она находится в таком состоянии, когда посещения запрещены даже близкими. Мои уговоры не помогли. Этот эскулап отказал в передаче даже записки. С тяжелым сердцем улетал я в Хельсинки.
Наш самолет приземлился на аэродроме недалеко от Хельсинки.
На контрольном пункте аэродрома работал немолодой офицер-пограничник, которому я вручил свой паспорт. Он взял его равнодушно, без всякого внимания, но через минуту лицо его просветлело. Профессионально окинув меня взглядом, он пришлепнул печать в паспорт и громко сказал:
— Давно пора. Когда дипломаты вступают в дело, значит, войне конец!
«Неплохая встреча», — подумал я, в третий раз приезжая на работу в Финляндию.
«Неужели финский народ простит своим правителям те жертвы и разрушения, которые страна понесла в «зимней» и в этой войне», — с такими мыслями вступил я на землю наших северных соседей. Как только я вышел из аэропорта, шофер такси предложил сесть в машину, но я не знал куда ехать. Здание представительства было разрушено нашей авиацией, и осталась одна возможность — искать пристанище в какой-либо гостинице. Однако сделал я по-другому. Поехал прямо в МИД Финляндии. Решил сразу объявиться у шефа протокола Хаккарайнена, если война не сдула его с этого света. Скоро я уже входил в приемную шефа протокольного отдела. Секретарша оказалась моей знакомой, много лет работала у Хаккарайнена из любви к нему, но он, зная об этом, не хотел на ней жениться.