Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг. - Квитка Андрей. Страница 7

Мы тронулись в одиннадцать часов утра вместо назначенных восьми, не дождавшись транспорта, который Федор никак не мог наладить. Дождь лил как из ведра, грязь была невылазная.

Келлер ехал впереди на красивой лошади генерала Куропаткина, уступленной ему временно, до прибытия его лошадей из России. Эта лошадь была подарена Куропаткину государем.

Чалая масть – рыжая, вороная или бурая с примесью белых волос.

Вместе с нами ехали военные агенты: германский – майор барон фон Тетау; шведский – Никвист; норвежский – Эдлунд; болгарский – Пападопов и итальянский морской агент капитан Камперио. Отойдя пять верст, мы остановились в ожидании обоза, который подошел только к двум часам. Дорога шла равниною, распаханною на всем пространстве. На двенадцатой версте вошли в горы; здесь тоже каждый клочок земли обработан, даже в таких местах, куда трудно было забраться.

Под старыми корявыми деревьями с разбросанными далеко в стороны ветвями ютились маленькие кумирни, сложенные из дикого камня; в них приносятся жертвы богам земледелия: щепотка рису или сожженные лоскутки бумаги с молитвами должны обеспечить успех урожая. Большие кумирни, с фанзами для бонз [24], расположены всегда в особенно живописных местах: на отдельном холме, над крутым утесом, окруженные пышно разросшимися деревьями.

Пришлось остановиться на ночлег в деревне Цаолинцзы, на полуэтапе, потому что наш обоз отстал на перевалах. Переход был всего в двадцать четыре версты, дорога хорошо накатана, перевалы невысокие и некрутые, а, между тем, наш легкий обоз, вышедший из Ляояна в одиннадцать часов утра, пришел на место поздно ночью и то благодаря распорядительности начальника транспорта; чего же можно было ожидать при движении в распутицу грузного войскового обоза?

На полуэтапе войска, парки, обозы расположились поневоле на распаханных полях, превратившихся после последних дождей в сплошные болота. Лазареты помещались в самой деревне, в обширных дворах.

Нам была отведена фанза, вмещавшая свободно до двадцати офицеров. Чуть не утопая в грязи, рискуя оставить в ней не только калоши, но и сапоги, мы пробрались в ресторан, где нас накормили роскошным обедом. Рядом с буфетом была открыта лавочка; в ней продавались консервы, прекрасные иностранные вина, жестяная и луженая посуда и самый необходимый предмет в походе – эмалированные кружки для чаю [25].

Возвращаться ночью по грязи было отвратительно. Кто не имел кровати, расположился на канах, широких нарах вдоль стен фанзы. Каны служат для отопления фанзы зимою: под ними проведены дымовые трубы из очагов с большими котлами, в которых манзы варят себе пищу. Когда холодно, спать на этих лежанках довольно приятно, если имеешь толстый войлок или бурку, чтобы подложить под себя; но случалось летом засыпать, после утомительного похода, не удостоверившись, что кана не топлена, и быть вдруг разбуженным от нестерпимого жара; когда все места заняты, а на полу грязно, не знаешь, куда деваться.

Келлер улегся на свою складную кровать, особенно рекомендованную фабрикантом, и посмеивался надо мною, что я оставил свою в обозе и должен был спать на голых досках. Продолжая болтать, я подсел к нему на кровать, вдруг что-то затрещало, и мы оба оказались на полу. Очередь смеяться настала для меня.

Тяжелой казалась мне эта первая ночь в походе: мне было так жестко, несмотря на подосланную бурку и все, что попалось под руку, что все члены болели, и я не мог спать. Я думал тогда, что мои старые кости никогда не привыкнут к этой пытке [26].

Десяток офицеров храпели во всю мочь, а когда стало светать, мухи, ужасные маньчжурские мухи, извели меня вконец.

4 мая. Обоз вышел в восемь часов, а мы – в десять. С непривычки узкое черкесское седло с короткими стременами, купленное в Конвое Его Величества, показалось мне очень неудобным, и я чувствовал себя совершенно разбитым после вчерашней езды. Другое седло, подаренное мне одним приятелем, хотя тоже черкесское, оказалось гораздо лучше первого, и впоследствии, при переходах переменными аллюрами, я его предпочитал седлу драгунского образца.

Погода прояснилась, приятно было сбросить с себя тяжелые дождевики, мало предохраняющие от проливных дождей. Самыми практичными и действительно не промокающими оказались плащи из простой палаточной парусины, изготовляемые у Кебке в Петербурге.

Нам встретились сестры милосердия, ехавшие на двуколках Красного Креста. Бедные сестры, на какой трудный самоотверженный подвиг они пошли; мне было невыразимо грустно думать, что скоро и моей жене придется нести эту тяжелую и опасную службу. Военные, служащие в строю, могут быть ранеными или убитыми только в бою или в перестрелках с неприятелем, чего не бывает беспрерывно, а сестры, ухаживая за больными, постоянно подвергаются опасности заразиться инфекционными болезнями и, кроме того, они не имеют отдыха никогда.

Несколько раз переправлялись через реку – неглубокую, но с довольно быстрым течением. Сидевшие на маленьких лошадях местной породы должны были подгибать ноги, чтобы не замочить их.

В полдень пришли в Ляндансян и остановились у расположения штаба Восточного отряда. Граф Келлер прошел к генералу Засуличу; пробыв у него некоторое время, он вышел с ним вместе и представил ему прибывших с нами военных агентов.

Палатки наши были разбиты около штаба отряда, на площадке, огороженной с двух сторон загрязненной солдатами стеной, с третьей – дорогою; выход был только один, через вонючую лужу. Говорили, что лучшего места нельзя было найти. Рядом с нами расположились в палатках: ординарец графа Келлера хорунжий Нарышкин, бывший лейб-гусар и Камперио, а по другую сторону – остальные военные агенты. Все они говорили более или менее правильно по-русски. Тетау пробыл несколько месяцев в Киевском округе. Его, говорят, очень ценил генерал Драгомиров [27]. Переведенные на русский язык статьи Тетау о наших войсках печатались в «Русском инвалиде».

У Камперио со времени Китайской войны 1900 г. служил китаец «бой» [28]. Хотя распоряжением по армии было воспрещено брать китайцев в качестве прислуги, во избежание шпионства, но для Камперио было сделано исключение ввиду ручательства его за благонадежность «боя».

Впрочем, это распоряжение полевого штаба, как и многие другие, не только не соблюдалось, но даже не было известно во многих частях.

«Бой» говорил немного по-итальянски и поэтому сошелся с моим поваром Пепино. Камперио тоже благоволил к Пепино, не только как к соотечественнику, но и как к собрату по кулинарному искусству, – он готовил недурно и взялся даже кормить коллег – военных агентов. Только что были разбиты палатки, Камперио вырыл в земле походной лопатой небольшую яму, обложил ее камнями, и получилась печь с отличной тягой. Пепино последовал его примеру, и скоро стал доноситься до нас аппетитный запах готовившегося ужина; это было тем более приятно, что мы очень скверно позавтракали у местного маркитанта [29].

У Пепино, никогда раньше не ездившего верхом, оказались неожиданно кавалерийские способности. Келлер сам признавал, что он подавал надежды сделаться со временем лихим наездником.

Генерал Кашталинский [30], командовавший войсками под Тюренченом, рассказывал Келлеру, что ему было приказано принять бой, но дальнейших распоряжений он не получал, что резервы, стоявшие в семнадцати верстах сзади, не были выдвинуты вперед, вследствие чего войска понесли громадные потери и вынуждены были бросить орудия.

Когда после целого дня жестокого Тюренченского боя отряд отходил назад через узкое ущелье, над ним, на сопках, вдруг появились японцы. Ожидалось, что прекратившийся бой возгорится опять, но тут произошло что-то совсем непонятное: вместо того чтобы открыть огонь по отступающим, японцы по команде своих офицеров прокричали три раза «ура». Что это значило: насмешка ли, торжествующий клик победителей или знак одобрения противнику, мужественно сражавшемуся против сил во много раз его превосходящих? Мы продолжали отступать в полном порядке, а японцы глядели на нас, вскрывали коробки с консервами и ели.