Надежда Дурова - Бегунова Алла Игоревна. Страница 17

Однако розгами секли за серьезные проступки, а за нерадение в учебе, за невыученные уроки наказывали иначе – ставили на колени в середине классной комнаты. Сам Андреев получил розги за то, что, во-первых, нарушил приказ директора и пошел с другом смотреть вахт-парад у Зимнего дворца в воскресенье утром; во-вторых, не явился в Дом вовремя после увольнения. При этом надо заметить, что кадет строевого возраста Андреев 3-й, числившийся во второй роте капитана Свечкина, был самым настоящим «двоечником» и за четыре года пребывания в Доме освоил только программу двух классов. Согласно же спискам за 1809 год, поведение у него было «посредственное» и «плохое». Таким образом, по разумению начальства, порка, видимо, являлась единственным способом воздействия на этого шалуна и лентяя. Экзекуция оставила в душе юного дворянина из Псковской губернии неизгладимый след:

«…Привели всю роту, поставили скамью длинную, явились палачи-солдаты с ужасно длинными мокрыми розгами, и за ними не замедлил прийти и главный капитан Свечкин; вызвав меня и Зенича на середину, велел прочитать указ. Куря сигарку, он мигнул нам, и я первый повалился на скамью. Не помню, что я чувствовал, пожар, огонь, боль, но к счастью, сробев, я мало подавал голосу: меня кончили и сняли. Но ужас был Зеничу; несчастный кричал во всю глотку, и его, как имеющего хороший голос, по словам капитана, секли без пощады; считавшие по обыкновению удары прочие кадеты сказали, что мне 80, а Зеничу 533 удара были наградою за любопытство…» [73]

Все же такие наказания являлись событием экстраординарным. Обычная же, повседневная жизнь в Доме укладывалась в рамки режима, определенного Высочайшим указом для всех кадетских корпусов того времени: подъем в 6 часов утра, общая молитва и первый завтрак – в 7 часов утра, начало занятий в классах – в 8 часов, в 11 часов – второй завтрак, после него – внеклассное приготовление уроков и прогулка, в 2 часа дня – обед, с 3 до 6 часов – снова занятия в классах, затем – прогулка, в 8 часов вечера – ужин, после 9 часов – общая молитва и сон.

Занятия в классах имели вид лекций, каждая из которых длилась около полутора часов. Одну лекцию от другой отделял перерыв в десять минут. Кое-что известно и о том, как распределялась учебная нагрузка. Например, в 1812 году в Императорском военно-сиротском доме кадеты занимались немецким языком 15 часов в неделю, арифметикой -16,5 часа, русской грамматикой -18 часов, русским чтением и письмом -15 часов, рисованием – 6 часов [74].

Таким было расписание в будние дни в течение всего учебного года, который продолжался с середины августа до середины июня. Кроме летних каникул, когда малолетних кадетов распускали по домам, а кадетов строевого возраста вывозили в лагеря, существовали еще и каникулы рождественские и пасхальные.

На питание каждому кадету казна отпускала в день 12 копеек, что в год составляло 45 рублей 80 копеек. Эта сумма была не очень большой. «Нас хоть голодом не морили, но и досыта не кормили», – вспоминал один из воспитанников кадетского корпуса Александровской эпохи. Традиционным был первый завтрак – чай с булками. На второй завтрак обычно готовили кашу. Обед зависел от церковного календаря: в пост – постные щи, в мясоед – щи с говядиной или свининой. Весьма существенным дополнением меню служили пироги. Их пекли много и с разной начинкой: с кашей, грибами, рыбой, творогом. Из напитков, кроме чая, на столах постоянно находился квас. Потому на кухне Дома трудились 6 квасников и 20 хлебников (пекарей) из отставных солдат-инвалидов с окладом 15 рублей в год…

Многие выпускники кадетских корпусов вспоминали об этих заведениях с большой теплотой и признательностью:

«Дознано, что везде, даже в самом посредственном учебном заведении, можно многому научиться; то же самое могу сказать положительно о 1-м Кадетском корпусе, хотя в мою бытность там бывали учителя, получавшие не более 150 рублей ассигнациями жалованья в год, – писал барон А.Е. Розен, носивший кадетский мундир в 1815–1818 годах. – Деятельность ума и тела, умеренность и простота в пище, единодушие в товариществе – вот главные рычаги на подъём и перенесение житейских тяжестей, к этому всему с детства приучаются офицеры из кадетов. В кругу, таком многочисленном, разнонравных и разноплеменных юношей, открывается в малом виде вся предстоящая жизнь общественная. Уже тогда можно было предугадывать и предвидеть способности и качества юных товарищей, моих ровесников…» [75].

В возрасте 17–20 лет, в зависимости от усвоения учебной программы, кадеты покидали стены Императорского военно-сиротского дома. Как правило, их производили в первый офицерский чин и распределяли на службу в армию – в артиллерию и пехоту. Гораздо реже они поступали на статскую службу. В этом случае им давали чин 14-го класса (коллежский регистратор).

Так, Чернов Федор Степанович, происходивший из обер-офицерских детей Санкт-Петербургской губернии и в списках Дома числившийся под номером 2, в 1815 году стал прапорщиком в Черниговском пехотном полку. Было ему в это время 19 лет [76]. Чернов Александр Васильевич, сын отставного прапорщика и в списках Дома числившийся под номером 3, в 1817 году сам стал прапорщиком в 26-м Егерском полку. Было ему в это время 17 лет [77].

Чернов 4-й последний раз упоминается в документах в 1816 году. В Императорском военно-сиротском доме проводили экзамен по Закону Божьему в присутствии духовенства: епископа Старорусского Амвросия, ректора духовной академии архимандрита Филарета и других важных лиц. Экзамен успешно сдали 60 воспитанников. Чернов в этом списке стоит тридцать третьим [78]. Следующий раз такой экзамен был устроен в 1818 году, но в числе сдавших его Чернова уже нет.

Между тем Иван Васильевич Чернов никак не мог получить чин прапорщика раньше 17 лет, то есть до 1820–1821 года. Таких случаев в сохранившихся до наших дней документах Дома не обнаружено. Также не мог он оставаться в числе кадетов и после 1824 года. Однако в списках выпускников 1820, 1821, 1822, 1823, 1824 и 1825 годов И.В. Чернов не значится.

Правда, среди редких и разрозненных дел Императорского военно-сиротского дома за 1809–1825 годы попадаются и прошения о переводе в другие кадетские корпуса, и рапорты об отчислении в связи с тяжелой болезнью и даже смертью воспитанников или – по решению начальства – «за дурное поведение». Но Чернова нет и здесь.

Таким образом, след сына Дуровой теряется. Пока невозможно указать ни род его занятий после выхода из Императорского военно-сиротского дома, ни место пребывания. Однако в 1809–1816 годах он находился в столице, и Надежда Андреевна туда ездила. Только в книге «Кавалерист-девица. Происшествие в России» она постаралась как можно больше запутать описание своих поездок в Сарапул и Петербург, смещая даты и события.

«Три года с половиною отец не видел меня (то есть речь идет о начале 1810 года: побег из дома в сентябре 1806-го плюс три года и шесть месяцев. – А. Б.)… – пишет она в главе „Отпуск“. – Я поехала одна на перекладных, взяв с собою в товарищи только саблю свою, и более ничего…» [79] Далее из рассказа выясняется, что поездка выпала на зимнее время. Во-первых, «кавалерист-девица» была в шинели. Во-вторых, «дорога зимняя начинала портиться» на ее обратном пути из Сарапула в Дубно, где стоял Мариупольский гусарский полк. По словам Дуровой, у отца она была недолго: «Беспрерывные расспросы наших провинциалов навели на меня такую грусть, что я почти с радостью увидела рассвет того дня, в который должна была ехать обратно в полк».

На самом деле прошение об отпуске Надежда Андреевна подала в октябре 1808 года, причем обратилась прямо к военному министру, что являлось нарушением установленного порядка. По-видимому, командование полка не одобрило намерение молодого офицера, только в феврале 1808 года начавшего службу, уже через восемь месяцев просить, как тогда говорили, «домовой отпуск». Дурова же знала, что сын ее уезжает на учебу в Санкт-Петербург, и хотела обязательно с ним повидаться. «…Мог получить отказ, которого в рассуждении моих обстоятельств ничего не могло быть хуже», – пишет она Аракчееву [80].