Советский шпионаж в Европе и США. 1920-1950 годы - Даллин Дэвид. Страница 23

Эта форма шпионажа стала обычной. Так, русский инженер Федор Володичев, который работал на заводах «Сименс» и «Хальске», снабжал микрофонами и телетайпным оборудованием отдел торгового представительства; ему помогали двое молодых немецких инженеров. «Чертежи, найденные у Володичева, отражали последние достижения в телеграфии и представляли громадную ценность для немецкой индустрии», – отмечал эксперт на судебном заседании. Но, тем не менее, суд оказался снисходительным и приговорил Володичева к одному месяцу и десяти дням заключения. [102]

Инженера Вильгельма Рихтера, работника цементного завода «Полисиус» вблизи Дессау, советские представители уговорили передать секретные планы и чертежи для предпприятия, которое должно было строиться близ Москвы. Рихтер стал часто ездить в Москву и, наконец, в 1930 году уволился с завода. После этого была обнаружена пропажа секретных бумаг. В январе 1931 г. Рихтера арестовали. [103] В сентябре того же года Карл Либрих, химик научно-исследовательской лаборатории в Эберфельде, член КПГ, был осужден на четыре месяца за промышленный шпионаж. [104] В Ротвайле трое рабочих – Роберт Мольт, Юлиус Шетцле и Адольф Кох – пытались завладеть промышленными секретами по изготовлению химических волокон и пороха для таинственного «Георга», агента из Штутгарта. [105] Шарлотта Ланд, сотрудница химического завода в Берлине, собирала секретную информацию о химической и металлургической промышленности. Ее арестовали и судили в марте 1932 г. [106] Для военных целей компания «Телефункен» изобрела ранцевый телефон. Это было серьёзная, до сих пор неизвестная техника. Один из работников фирмы «Телефункен», некто Зайферт, передал её фотографии и образцы советским экспертам еще до того, как начался массовый выпуск продукции. Образцы новых коленчатых валов, произведенных фирмой «Рейнметалл», стараниями рабочих попали в руки советских спецслужб в самом начале их производства. [107]

В деле Липпнера, которое слушалось в Берлине в 1931 году, советское торговое представительство опять оказалось в центре внимания. Австрийский инженер Липпнер был нанят советскими в Берлине для исследований в области горючего. Действуя от имени торгпредства, человек, назвавшийся «Глебовым», вёл с Липпнером переговоры и подписал контракт. Через несколько месяцев «Глебов» настоятельно потребовал от эксперта выдать секреты в области очистки бензина на заводе компании «И. Г. Фарбен» в Фридрихсхафене. Липпнер немедленно покинул представительство, хотя потребовал предусмотренную контрактом сумму в 9 тысяч марок. В своем ответе торговое представительство сообщило суду, что «Глебов» им совершенно незнаком и что документы, подписанные этим человеком, не имеют никакой силы. «Глебова» так и не нашли, а его помощник, которого вызвали в суд как свидетеля, спешно уехал в Россию.

Поворотным пунктом стало дело Штеффена – Динстбаха в 1931 году. До этого общественное мнение в Германии, формируемое министерством иностранных дел, было склонно рассматривать советские шпионские дела как отдельные эпизоды, не обязательно связанные с политическим курсом СССР, который с 1926 года считался дружественной страной. Когда взорвалось дело Штеффена и размах и разветвленность шпионажа стали известны всем, не осталось места для сомнений и самоуспокоения. Стало очевидно, что Советский Союз, используя дружественные советско-германские отношения, развернул разведывательную деятельность в громадных размерах. И чем более «дружественными» становились отношения между двумя странами, тем глубже проникал в Германию советский шпионаж.

На этот раз объектом шпионажа стал химический концерн «И. Г. Фарбен», где Эрих Штеффен был руководителем агентурной сети. Он стоял во главе революционной профсоюзной оппозиции химической промышленности. Штеффен использовал ее как центр связи со своими агентами, разбросанными по всей стране. К тому же Штеффен и его жена работали при советском торговом представительстве, а с 1930 года Штеффен занимался также другой частью промышленного шпионажа – проверкой немцев, которые собирались ехать на работу в Россию. В Людвигсхафене, где располагался крупный химический завод, его доверенным лицом был Карл Динстбах, уволенный из правления «И. Г. Фарбен», но сохранивший контакты и своих людей на химических заводах во Франкфурте, Кельне, Рурской области и других местах. Всего на него работало около двадцати пяти человек.

По указанию Штеффена Динстбах обращался к своим многочисленным помощникам с техническими вопросами, касающимися промышленных секретов, и обычно получал ответ. Как показал горький опыт, в основном французский, обширные вопросники могут выдать агента даже на ранней стадии его работы. В Германии такие вопросники были разделены на отдельные части. Собранные вместе, они давали требуемую информацию.

Главная опасность, однако, крылась в размерах аппарата – число источников информации переросло разумные пределы. Среди агентов и информаторов Динстбаха был стенографист Генрих Шмидт, который обратился к рабочему Карлу Крафту с вопросом о технологическом использовании карболовой кислоты и аммониума. Тот доложил об этом своему начальству. Следуя инструкциям, Крафт продолжал поддерживать связь с советской разведкой. Через два месяца, в апреле 1931 г., Динстбах, Штеффер, Шмидт и большое число других инженеров и рабочих были арестованы, и суд признал их всех виновными. В доме Штеффена нашли секретные химические формулы, в его записной книжке – имена и адреса его агентов. Из его банковской книжки стало ясно, что в течение трех месяцев он положил на свой счет 24 тысячи марок.

После месяца, проведенного в тюрьме, Динстбах сознался и открыл все известные ему тайные связи, но он ничего не знал о русской части шпионской сети. Обвинение решило проверить советское торговое представительство, чтобы вскрыть имена русских руководителей агентуры, но министерство иностранных дел отказалось дать на это разрешение. Тем временем торгпредство выступило в прессе с заявлением, в котором все отрицало: «Лица, названные в связи с этим делом, или те, кто арестован, неизвестны торговому представительству. Не существует ни прямой, ни косвенной связи с теми, кто фигурирует в этом деле». [108]

На самом деле аресты встревожили представительство. Аппарат сделал нужные выводы, и некоему «Александру» было поручено позаботиться об арестованных. Низенький, круглолицый мужчина, которому было чуть за сорок лет и чье настоящее имя осталось неизвестным, «Александр» был важным агентом советской военной разведки в Германии. Он занимал одну из задних комнат в посольстве на Унтер-ден-Линден, он не был ни атташе, ни секретарем, его специальностью была подпольная деятельность. Он принимал все доступные меры конспирации: например, никогда сам не отвечал на телефонные звонки. Его деловые визитёры должны были звонить в посольство и оставлять свои имена, а потом «Александр» сам звонил им. Его местонахождение оставалось тайной, и его не могли подслушать даже агенты НКВД, которые дежурили на коммутаторе. [109]

«Александр» организовал и финансировал защиту Штеффена под прикрытием Международной организации помощи борцам революции. Он нанял адвоката-коммуниста, который мог посещать посольство и ездить по стране, не вызывая подозрений. Например, в Аахене был инженер, правдивые показания которого могли вызвать большие неприятности. Адвокат ехал в Аахен, обещал инженеру хорошую работу в России и тем самым покупал его молчание. С теми же целями была предпринята другая поездка, в Нюрнберг.

Однако «Александра» больше всего тревожил сам Штеффен. Тот легко признавался на допросах и посылал своим друзьям-подсудимым слишком уж откровенные записки. Об этих записках, где упоминались многие имена, стало известно обвинению. В одной из них говорилось: «Мы называем все это не шпионажем, а промышленной помощью». И это было ударом, разрушающим всю систему защиты, которая строилась на том, что подсудимые якобы интересовались только условиями труда на химических предприятиях, а письменные отчеты, найденные у них, предназначались для профсоюзной газеты «Фабрикарбайтер». Так как дело Штеффена касалось только промышленного шпионажа, приговор снова оказался снисходительным: Штеффен, Динстбах и Шмидт получили по десять, а остальные – по четыре месяца тюремного заключения. [110]