Директория. Колчак. Интервенты - Болдырев Василий. Страница 45
Осипов рассказал мне интересные подробности смерти генерала Ноги. Оказывается, что еще в Гражданской войне 1867–1868 годов Ноги, будто бы не сумевший сберечь знамени своего полка, решил покончить с жизнью. Но ему сказали, что жизнь его принадлежит императору… Он ждал. Пережил ужасы штурмов Порт-Артура, гибель близких и славу национального героя.
Скончался Мацугито (император), и в ту минуту (в 8 часов вечера), когда священные белые быки вывозили его останки из ворот дворцовой ограды, Ноги, окруженный верными друзьями, вспорол себе живот (харакири).
Хоронили Ноги почти как императора.
Еще два случая, характеризующих японцев с точки зрения долга.
Горела школа. Учитель вспомнил, что не вынесли портрет императора, он бросился спасти его и погиб.
Второй случай. Железнодорожные сторожа задремали во время дежурства, не закрыли вовремя шлагбаум, поездом убило пассажира, ехавшего на рикше. Сторожа сложили свое казенное обмундирование у своих будочек и положили свои головы на рельсы. Поездом оторвало обоим головы.
Конечно, такие случаи исключительного понимания долга широко распространяются в населении, и в этом – один из секретов японского воспитания. Школа, театр, кинематограф – все популяризирует преданность родине и борьбу за нее.
Скоро полночь. Новый год (старого стиля) встречен в одиночестве и на чужбине. Мысли о семье – она затеряна в далекой бушующей России.
Токио. 14 января
Был в посольской церкви – уютное небольшое помещение. В церкви были пока священник, рослый хохол-киевлянин, местный протоиерей и старый протодиакон из собора. Хор из протодиакона, престарелого псаломщика, с перевязанной бархатной ленточкой косичкой седых жиденьких волос, и девицы без голоса и слуха.
Вошел посол В.Н. Крупенский, величественно стал на заранее постланном коврике. После обедни он довольно церемонно пригласил меня к чаю в посольство: «соберутся почти все представители русской колонии».
Ездил с Осиповым на посольский чай. Познакомился там с товарищем министра иностранных дел Сибирского правительства Гревсом – бывший крупный петроградский нотариус. Недоволен Омском за плохую ориентировку и отсутствие ответов по срочным вопросам. Две недели уже ждет материала для ответа на интервью Авксентьева в The Japan Advertiser и, конечно, напрасно – не догадывается, что Омску против истины возразить нечего139.
Видел помощника Крупенского – Щекина, которому Директория предлагала министерство иностранных дел; по словам Осипова, Щекин невыносимый брюзга и интриган, ловко валивший своих принципалов140. Очень любит нумизматику и совершенно не любит ни России, ни русских.
Обедал у баронессы Розен. Живет с 16-летней дочкой. Живут просто, но очень уютно. Обе прекрасные лингвистки, много работают: много рассказывали о местных нравах и порядках. Мать – настоящая энциклопедия.
Токио. 15 января
Смотрел буддийский храм Хинганзи. Красивая орнаментовка. Очень хорош главный алтарь с мистически мерцающими огоньками.
Посетители – две бедные японские пары. Они садились в обычную японскую позу, слегка хлопали в ладони (вызов божества), бросали медный сен (копейка) в деревянный ларец, прикрепленный к полу, и благоговейно смотрели на статую Будды.
Подаяния не щедрые, но храм, видимо, богат. В одном из углов храма целая группа японцев и японок предавались чаепитию.
Бродил по бесчисленным пристройкам храма. В одном из помещений монахи мирно болтали. При храме – школы и небольшое кладбище. У одной из могил – большая морская пушка, приз, захваченный похороненными здесь героями.
Г. опять намекал на возможность моей работы в Омске и на свои беседы с американцами141.
Вырабатывали с Исомэ программу посещения японских войск и учреждений. Он сообщил о больших силах, группирующихся будто бы вокруг Семенова и Калмыкова, силы эти желательно было бы двинуть на фронт к Оренбургу. «Только вот кто их поведет, как ваше мнение, ваше превосходительство?» – скромно закончил Исомэ, по обыкновению хитро закрывая глаза, как будто от напряжения подыскать надлежащее русское выражение.
«Вероятно, те, вокруг кого они группируются», – отвечал я в тон собеседнику.
Приехал генерал Хагино, просил с ним пообедать в Уоено-парке. Автомобиль остановили у широкой лестницы, поднимающейся в парк.
«Мы идем по месту бывшей 53 года тому назад ожесточенной битвы между сторонниками императора и повстанцами-самураями. Победа оказалась на стороне императорских войск, наступавших со стороны ныне очень оживленной местности Уоено-Харакози. Все постройки, бывшие на холме нынешнего Уоено-парка, выгорели. Повстанцы почти все погибли или бежали. Окончание распри победитель ознаменовал прощением врагов. Их трупы похоронили в нынешнем парке, а вождю Сайго Токумари поставлен вот этот памятник».
Хагино показал мне на художественную бронзовую статую, стоящую при входе в парк.
Сайго Токумари изображен в виде весьма мужественного японца в национальном облачении. Рядом с ним дог – его любимая собака. Это почти единственный в Токио памятник, останавливающий на себе внимание. Остальные памятники – разным принцам, генералам, адмиралам, государственным и общественным деятелям – крайне шаблонны, неинтересны и малохудожественны.
Лучшей приправой к обеду была беседа Хагино, рассказавшего много интересного из жизни придворно-политической и военной. В Японии – две могущественнейшие партии: «Ямагучи», возглавляемая маршалом Ямагато и фельдмаршалом Тераучи, куда принадлежал и убитый в Харбине Ито, и «Козешима» («Сатцума»), возглавляемая Мацугито и адмиралом Того, победителем при Цусиме.
Эти две партии, главным образом, и борются за власть. Они оказывают и исключительное влияние на тот или иной состав кабинета.
Нынешний премьер Хара – это уже новое народное правительство. Быстрая карьера военного министра генерала Танаки, напротив, во многом обусловлена принадлежностью его к партии «Ямагучи». Начальник Генерального штаба, барон Уехара, принадлежит к партии «Козешима», почему между ними легкий холодок.
Государственное чутье сдерживает обе эти партии – открытый разлад их мог бы быть катастрофой для Японии.
Большое значение имеет и «генро» – высший совет при императоре. Настоящий состав генро: маршал Ямагата, Мацугито, Сайондзи и Окума, крупнейшие сановники Японии.
При всей прочности японского государственного аппарата, все же иногда проскальзывают некоторые опасения. Пламя европейского революционного пожара если не зажигает, то, по крайней мере, подогревает недовольный элемент Японии, а такового немало. Развившаяся за годы войны до огромных размеров японская промышленность, нарушившая до известной степени существовавшие до сего времени национальные группировки, явно начинает идти на убыль, осложняя новый для Японии рабочий вопрос.
С другой стороны, пользующаяся огромным влиянием в стране военная партия Японии способна и готова на очень решительные меры для упрочения своего положения.
Токио. 16 января
Осматривали с Осиповым музей Окура – огромное собрание статуй Будды и художественных изделий Востока, главным образом Китая и Японии. Больше, чем музей, мне понравился памятник его владельцу.
В детстве уличный торговец рыбой, Окура быстро разбогател и сделался крупным финансистом Японии – одним из трех ее миллионеров (как бедна в общем Япония).
Простой торговец оказался пламенным любителем искусства и не жалел средств для своего музея – ныне национального достояния Японии. Раньше брали за вход 10 сен, теперь плата отменена. Музей содержится на проценты с известной суммы, завещанной для этой цели Окурой.
Памятник изображает Окуру спокойно сидящим за каким-то манускриптом, одна нога по-японски поджата. На лице, очень похожем, – по словам Осипова, лично хорошо знавшего Окуру, – полное спокойствие с оттенком легкого добродушия.