Спецслужбы мира за 500 лет - Линдер Иосиф Борисович. Страница 55

В 1705 г. появилось первое подразделение для поддержки действий флота – полк морской пехоты с вооружением, аналогичным вооружению гренадеров.

Наряду с развитием пехоты большое внимание уделялось созданию регулярной кавалерии, основу которой с 1698 г. составили драгунские полки. Драгуны, [165] наиболее мобильные подразделения русской армии, могли сражаться как в конном, так и в пешем строю. Они первыми стали осуществлять операции по блокированию коммуникаций противника. Сведенные в корволанты [166] драгунские полки выполняли не только оперативно-тактические, но и стратегические задачи:

«Корволант, сиречь легкий корпус <…> наряжается для пресечения или отнимания пасу у врага, или оному в тыл идти, или в его землю впасть. <…> В кавалерии роль военного училища играл лейб-регимент, куда недоросли (дворянские дети. – Авт.) писались драгунами. Сперва, в эпоху Северной войны, это был С.-Петербургский драгунский, а с начала 20-х годов Кроншлотский, наименованный с 1730 г. Конной гвардией». [167]

Стратегическая конница под командованием А. Д. Меншикова, по нашему мнению, берущая начало от монгольских конных туменов, есть не что иное, как предвестник будущих механизированных корпусов 1930-х и танковых армий 1940-х гг. Маневренные, хорошо обученные и вооруженные войска, способные появиться в нужном месте и в нужное время, ныне именуются силами быстрого реагирования.

На вооружении драгун, кроме холодного оружия, находились карабины, пистолеты, мушкетоны и мортирки.

Читатели могут (и совершенно справедливо) задать вопрос: почему мы уделяем так много внимания вопросам совершенствования вооруженных сил государства, ведь основное направление данной работы – история специальных служб? Мы полагаем, что и спецслужбы, и специальные подразделения вооруженных сил входят в единую систему безопасности, призванную выявить, предупредить и в конечном счете пресечь любые попытки захвата власти. Не секрет, что специальные службы любого государства снабжаются (по крайней мере, должны снабжаться) самыми передовыми и самыми эффективными видами оружия, именно поэтому силовые подразделения имеют преимущество при любых столкновениях с противником. А о пресечении мятежей с помощью армии мы еще расскажем.

Петр I постоянно заботился о получении достоверной информации о состоянии вооруженных сил других государств. В 1697 г. в составе Великого посольства присутствовал майор Преображенского полка А. А. Вейде, впоследствии второй (с 1717 г.) президент Военной коллегии. Его работа заключалась в сборе, изучении и обобщении информации об организации и боевой подготовке «саксонской, цесарской, французской и нидерландской» армий. Была введена практика стажировки и волонтерской службы русских офицеров в иностранных вооруженных силах, позволявшая собирать информацию легальным способом.

В 1711 г., в связи с переходом русской армии на регулярную основу, была учреждена генерал-квартирмейстерская часть, одним из направлений деятельности которой являлась военная разведка. В новом «Уставе воинском» (принят в 1716 г.) военная разведка впервые приобрела правовую основу: «…а особливо надлежит ему (генерал-квартирмейстеру – Авт.) генеральную землю знать, в которой свое и неприятельское войско обретается». [168]

В начале XVIII в. в русском языке для обозначения человека, занимающегося нелегальной разведкой, впервые появилось слово «шпион». Как и у древних китайцев, в Петровскую эпоху оно не несло идеологической нагрузки: им в равной степени обозначали и своих, и чужих.

Основным центром сбора информации стратегического характера продолжал оставаться Посольский приказ, осуществлявший дипломатические функции и внешнюю разведку. Направленный в 1702 г. послом в Турцию стольник П. А. Толстой одновременно был и руководителем российской разведки в этой стране. В его обязанности входили сбор политической и военной информации, а также создание агентуры влияния в среде турецкой знати. Последнее позволяло снизить вероятность военного противостояния России и Турции, избежать широкомасштабной войны на два фронта. Денег на это не жалели, из России прямо указывали: «Дабы Порту до зачинания войны не допустить (також бы и татарам позволения на то не давали), не жалея никаких иждивений, хотя бы превеликие оные были». [169] В своей работе Толстой опирался на местную агентуру и использовал возможности православной (Константинопольской) церкви. После ареста в 1710 г. он умудрялся отправлять донесения в Россию даже из турецкой тюрьмы!

Перед отправкой за границу Толстой получил от царя руководящий документ – «Тайные статьи, данные Петру Андреевичу Толстому». Ознакомившись с царским напутствиями, Толстой подошел к делу серьезно. По всем вопросам, представлявшимся ему непонятными, он предпочел получить дополнительные указания, что и было закреплено в пяти дополнительных статьях. Данный пример весьма нагляден: опытный царедворец, Толстой прекрасно понимал меру ответственности перед царем и Отечеством. Не стоит забывать, что в свое время он серьезно скомпрометировал себя поддержкой Софьи и был причастен к стрелецким бунтам. Кстати, Петр постоянно припоминал ему это.

При исполнении как явных, так и тайных обязанностей Толстой столкнулся с проблемой, являющейся «кошмарным сном» для руководителя любой службы, – предательство подчиненных. В письме к канцлеру Г. И. Головкину российский резидент так описывал свои сомнения:

«Нахожусь в большом страхе от своих дворовых людей: живу здесь три года, они познакомились с турками, выучились и языку турецкому, и так как теперь находимся в большом утеснении, то боюсь, что, не терпя заключения, поколеблются в вере, если явится какой-нибудь Иуда – великие наделает пакости, потому что люди мои присмотрелись, с кем я из христиан близок и кто великому государю служит <…> и если хотя один сделается ренегатом и скажет туркам, кто великому государю работает, то не только наши приятели пострадают, но и всем христианам будет беда. <…>

У меня уже было такое дело: молодой подьячий Тимофей, познакомившись с турками, вздумал обусурманиться. Бог мне помог об этом сведать. Я призвал его тайно и начал ему говорить, а он мне прямо объявил, что хочет обусурманиться; я его запер в своей спальне до ночи, а ночью он выпил рюмку вина и скоро умер – так Бог сохранил от беды…» [170]

Как следует из приведенного письма, Толстой был не только разведчиком и дипломатом, но и контрразведчиком. Он проявил себя хотя и осторожным, но решительным человеком, не боявшимся принимать весьма «острые» решения и лично их осуществлять. Можно по-разному относиться к этому, но, по нашему мнению, наказанием за предательство человека из «системы» всегда должна быть реальная и неотвратимая «высшая мера».

Сам Петр относился к проблеме предательства серьезно: не пощадил даже сына, когда тот стал угрозой для престола и государства. Взыскательно относясь к другим, он не щадил и себя. Когда в ходе Прутского похода в 1711 г. над русской армией нависла угроза поражения, он отправил письмо сенаторам, в котором указал, чтобы в случае пленения его не считали царем и не исполняли его распоряжений. То есть он проявил глубокое понимание личной ответственности государя перед Отечеством.

Успехи спецслужб того времени во многом были обусловлены тем, что при реформировании государственного аппарата Петр сохранил преемственность внешнеполитического ведомства (Посольский приказ был преобразован в Коллегию иностранных дел) и преемственность кадров в области дипломатии и разведки. Например, в 1699 г. послом России в Голландии был назначен А. А. Матвеев, сын погибшего в 1682 г. «посольских дел оберегателя» А. С. Матвеева. За заслуги перед Отечеством Андрей Матвеев был удостоен графского титула. Российская разведка в начале XVIII в. работала очень профессионально. В частности, сообщения о шведской военной экспедиции в Архангельск в 1701 г. поступили в Посольский приказ из трех стран: Голландии, Швеции и Дании.