Мемуары разведчика - Фельфе Хайнц. Страница 21

Когда я в 60-х годах, во время моего заключения в тюрьме Штраубинг, встретил эсэсовского генерала Вольфа, то спросил его, чем он руководствовался, вступив с Даллесом в переговоры о частичной капитуляции. Его ответ в высшей степени показателен: «Я хотел сохранить жизнь немецким солдатам, так как знал, что они еще понадобятся, и, как вы видите сегодня, я был прав». Для борьбы с кем могут понадобиться немецкие солдаты, было ясно. Именно это и связывало его с Даллесом.

Такими и другими подобными действиями США пытались обмануть Советский Союз, нарушая достигнутые с ним договоренности. Советское правительство было информировано об этих действиях, поэтому Сталин и поставил перед Рузвельтом соответствующие вопросы, потребовав прекращения противоречащих согласованным обязательствам маневров.

Даже анархизм был включен в набор инструментов, которые США намеревались применить, чтобы содействовать такому развитию событий в послевоенной Германии, которое было бы направлено против Советского Союза. Чем иначе можно объяснить интерес Даллеса к «нигилистическим и анархистским настроениям в немецком бюргерстве и прежде всего в немецком рабочем классе», о чем сообщал Габриэль? Многочисленные попытки переложить на Советский Союз, на коммунистические партии ответственность за терроризм показывают, что традиционная практика действий реакционных сил в этом направлении не прекратилась и сегодня.

Уяснив политические амбиции американцев, я попытался составить представление о намерениях Советского Союза. Позиция Сталина в Тегеране была мне известна, однако понять ее оказалось не так-то просто. Ведь именно Германия вероломно начала войну, причинила Советскому Союзу страшные потери. Какой же интерес мог проявлять Советский Союз к сильной, единой Германии?

Размышляя, я пришел к выводу, что речь идет не просто о единой и сильной Германии, а совсем о другой, не такой, как сейчас, — о миролюбивой Германии. И именно здесь, по-видимому, расходились пути мышления в Вашингтоне и Москве. Американцы надеялись сделать Германию экономически и политически зависимой от них. Они делали ставку на будущую войну с Советским Союзом. Какие же возможности открывались перед Германией в таких обстоятельствах? Разве не существовала новая опасность ее участия в еще одной войне против Советского Союза, на этот раз в качестве младшего партнера США?

Как раз в этом и не был заинтересован Советский Союз. Он выступал за Германию, которая в основу своего существования положила бы идею дружбы народов и борьбы против национализма.

Какого-либо разъяснительного материала разведывательного характера на эту тему у меня не имелось. Мой реферат ничего не мог предложить в этом плане. Но существовали другие, еще более весомые факты, которые я начал целенаправленно анализировать, основываясь на присущих мне тогда позициях.

Утверждения пропаганды Геббельса, что русские сами намеревались напасть на Германию, что Гитлер оказался вынужденным в качестве «превентивной меры» ввести вермахт в действия против России, были явной ложью. Позже, когда вермахт оккупировал западную часть СССР, несмотря на все старания, не удалось обнаружить следов подготовки России к нападению на Германию. Надо ли говорить о том, что Советский Союз не имел здесь экономической заинтересованности. Упомянутая версия Геббельса не нашла никаких подтверждений. Эта ложь была настолько беспардонной, что сам автор счел невыгодным использовать ее в дальнейшем. Таким образом, поджигателем войны Советский Союз не был.

Какие же цели в действительности преследовали Гитлер и его последователи? Это уже следующий вопрос, который встал передо мной. Я знал тезис о «жизненном пространстве на Востоке», но его последствия тогда мне были неясны. Теперь же, под предлогом разведывательной необходимости, я получил до этого неизвестные мне документы, из которых узнал, что физическое уничтожение миллионов русских, украинцев, белорусов и других «неполноценных в расовом отношении» народов СССР входило не только в расчеты нацистского руководства, но и в непосредственные планы генерального штаба и что при этом войска СС играли особенно преступную роль.

Каждого, кто мог правильно истолковать язык фашистов, он возмущал до глубины души. Но это было не так-то просто. Сегодня, например, мы знаем, что слова «окончательное решение еврейского вопроса» означали массовое физическое уничтожение евреев. Тогда же нам втолковывали, что речь идет об их переселении, чтобы разместить эту «с расовой точки зрения нежелательную группу» на обособленном жизненном пространстве где-то на Востоке. Распространялся даже слух, что ведутся переговоры о размещении евреев на острове Занзибар и создании там для них собственного государства.

Но в отношении Советского Союза отдавались совершенно недвусмысленные распоряжения.

Бесчеловечность фашизма характеризовали, в частности, «директивы по обращению с политическими комиссарами» верховного командования вермахта от б июля 1941 г., в которых содержалось требование убивать всех политработников Советской Армии. Генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель 16 декабря 1942 г. подписал приказ верховного командования вермахта, в котором говорилось: «Войска имеют право и обязаны применять в этой войне любые средства без ограничения, в том числе против женщин и детей, если это ведет к успеху».

Мое состояние было настолько удрученным, что я не берусь сегодня его описывать, поэтому пусть говорят факты… В специальных директивах главного командования сухопутных сил, изданных накануне нападения на СССР в соответствии с «планом Барбаросса», особо подчеркивалось, что война на Востоке должна вестись безжалостно и общепринятые нормы гуманности по отношению к раненым и военнопленным противника, а также к мирному населению могут не соблюдаться.

Эти варварские установки определяли действия главного командования, войск СС и полиции в ходе всей войны против Советского Союза. Хотя и медленно, но я стал понимать, что все это являлось логичным следствием политики, начало которой положило вероломное нападение 22 июня 1941 г.

Превосходство Советского Союза заключалось не в огромных размерах его территории, а в его морали. Поэтому его руководители говорили не просто о Германии, а о фашистской Германии, то есть не ставили знак равенства между немецким народом и немецким фашизмом или Гитлером. Известны слова Сталина о том, что было бы неверно ставить на одну доску клику Гитлера с немецким народом, с немецким государством. Опыт германской истории подтверждает, что гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ, государство немецкое остается. Эти слова Сталина стали известны мне только после войны. В военное время они до меня дойти не могли.

Верный этому принципу, СССР хотел создания единого, миролюбивого, демократического немецкого государства. Таким образом, это была не преходящая, временная тактическая линия, а стратегия Советского Союза, которой он следовал с самого начала. В соответствии с этим принципом он и вел навязанную ему войну. Эта война не преследовала цель отплатить немцам той же монетой. Поэтому предложения нашим войскам о капитуляции были не признаком слабости, как это постоянно пытались внушить немецкому народу, а выражением силы и морального превосходства Советского Союза над фашистской Германией.

Так выглядел концентрат моих размышлений, ход которым дали события 20 июля 1944 г. Эти размышления, однако, тогда не привели меня к каким-либо практическим действиям, кроме принятого решения добиваться перевода на другую работу. Необходимо некоторое мужество, чтобы спрыгнуть на ходу поезда, если даже ты этого и хочешь. Я не смог этого сделать. Но я приобрел совершенно новую точку опоры в моих взглядах, с высоты которой я мог теперь расценивать события.

Оглядываясь на те бурные и наполненные конфликтами дни после высадки союзников в Нормандии и покушения на Гитлера, я должен сказать, что тогда в моих мыслях впервые возник Советский Союз в качестве выхода, в качестве реальной альтернативы.

Однако вернемся во вторую половину 1944 г. Должен признаться, что, несмотря на мое хорошее знание внешнеполитического положения, я в политическом плане мыслил весьма наивно и во многом руководствовался моими собственными ощущениями. Относительная самостоятельность в моей работе содействовала последнему.