Мемуары разведчика - Фельфе Хайнц. Страница 25

В немецких воинских соединениях, которые имели статус «обезоруженного военного персонала», действовали гитлеровские служебные предписания и распорядки, солдаты и офицеры носили прежние знаки отличия и награды, они продолжали военное обучение. Некоторым немецким соединениям разрешалось иметь даже легкое стрелковое оружие. Для них единственным различием по сравнению с прошлым являлось лишь то, что их верховным командующим был не Гитлер, а Черчилль.

Нелегальная «немецкая армия Черчилля» (так ее называли многие немецкие солдаты), наличие которой упорно отрицали официальные лондонские круги, существовала практически до начала 1946 г. и была распущена только после решительных протестов Советского Союза.

Однако и после этого англичане не намеревались отказываться от планов мобилизации немецких военно-промышленных и человеческих ресурсов для подготовки войны против Советского Союза. Этой цели была подчинена вся политика Великобритании по отношению к побежденной Германии начиная с первых дней оккупации. Такой курс получил одобрение и поддержку США после того, как президент Трумэн вселился в Белый дом. Лозунгами начинавшейся «холодной войны» с Советским Союзом стали: «отбрасывание коммунизма», «политика атомного шантажа» и «балансирование на грани войны».

Как видно из опубликованных в начале 1979 г. документов английского правительства, ранее бывших секретными, в 1948 г. Черчилль как лидер консервативной оппозиции требовал от премьер-министра Эттли (лейбористская партия) немедленного развязывания атомной войны против Советского Союза. Черчилль пытался также всеми средствами убедить президента США Трумэна пойти на такой шаг. О том, что его призывы упали в США на плодотворную почву, свидетельствует родившийся в скором времени в Вашингтоне сверхсекретный план атомного нападения на Советский Союз под кодовым названием «Дропшот». Этот план, разработанный по указанию Трумэна комитетом начальников штабов США, предусматривал применение только в первом месяце войны 300 атомных бомб против Советского Союза. В цели войны должно было входить занятие ключевых позиций в СССР, раздел его территории и, наконец, «полное искоренение большевизма».

Однако отправимся обратно в лагерь для военнопленных № 030 под Утрехтом. Там я познакомился с рядом офицеров немецкой секретной службы, которых до сих пор знал только мимолетно. Среди них были сотрудники команды фронтовой разведки 363 во главе с ее начальником подполковником Гискесом, а также сотрудники полицейской контрразведки в Нидерландах, которые совместно (под руководством криминаль-директора Шрайедера) вели и направляли, пожалуй, самую успешную контрразведывательную игру последней войны — «Северный полюс». Суть ее такова.

Во время войны одна из английских секретных служб организовала в оккупированных Нидерландах движение сопротивления против немецких оккупационных властей, которым она руководила по радио. Однако эта служба долгое время не знала, что сбрасываемые в Нидерландах ее радисты и инструкторы попадали прямо в руки немецкой полиции. В условиях шока, вызванного тем, что они оказались в ловушке, а также в результате психологически умелой техники допроса они рассказывали все, что требовалось немецкой полиции для организации игры и снабжения англичан дезинформацией.

Таким образом, была парализована вся английская подпольная работа в Нидерландах, по перехваченным линиям радиосвязи передавались требования о присылке новых агентов, материалов, оружия, боеприпасов, радиооборудования, продовольственных товаров, одежды и т. д. Все это также попадало в руки абвера и полиции. О правильно организованной работе и корректности немецких спецслужб говорит то, что англичане, захватившие после войны руководителей этой операции, не смогли выдвинуть против них обвинения в нарушении международного или уголовного права. Гискес и Шрайедер в течение ряда лет подвергались допросам в Лондоне и Нидерландах, однако были освобождены. О Шрайедере Нидерландское радио сообщало 6 июня 1948 г.: «Генеральный прокурор освободил из подследственного заключения криминаль-директора Шрайедера… Проведенная с Англией игра, в том что касается участвовавших в ней немцев, была результатом умно организованной работы контрразведки…» Не удивительно, что несколько лет спустя я встретил Гискеса и Шрайедера в организации Гелена в качестве сотрудников отдела контршпионажа.

После окончания допросов я с письмом следователя м-ра Ха в кармане прибыл в город Шевенинген. Там мной заинтересовалась нидерландская контрразведка. Однако ее интересовала не моя кратковременная деятельность в Нидерландах, а информация о подоплеке отношений немецкого абвера со службой безопасности. То, что они до сих пор слышали о соперничестве этих двух служб, казалось им маловероятным. Мне не составило трудности получить от них аттестацию, свидетельствующую, что я не являюсь военным преступником и не подлежу обвинению в нарушении прав человека.

В Шевенингене формировался эшелон в Германию. В одной камере со мной находились еще два человека. Однажды в камеру вошел нидерландец в английской военной форме и спросил наши имена и звания. Один из моих соседей назвался гауптшарфюрером СС, другой оберштурмфюрером СС. Я, следуя внезапному наитию, поскольку в конце войны был командиром роты и имел звание оберлейтенанта, сказал по-нидерландски и в соответствии с принятой в Нидерландах воинской градацией, что я «первый лейтенант». Это, конечно, могло еще иметь последствия.

Сначала мы прибыли в Мюнстер. Это все-таки была уже Германия. Как я узнал, мы находились в лагере для интернированных, многие из военнопленных получали здесь справку об освобождении. Нас построили, и английский сержант начал командовать. Ему помогал немец, который должен был нас рассортировать. Всех, кто имел эсэсовское звание, выделили в особую группу. Я чувствовал себя не в своей тарелке, поскольку не назвал свой эсэсовский чин. Тем не менее я остался с общей группой, хотя мою принадлежность к СС могли быстро раскрыть. Воспользовавшись предоставившейся возможностью, я поговорил с немцем, помогавшим англичанину. Он сказал: «Сохраняйте спокойствие, с вами больше ничего не случится. Хорошо, что я все знаю, я буду иметь это в виду. Все, кто не выделен в особую группу, как эсэсовец, в ближайшие дни будут освобождены». Так и произошло. Этот немец рассказал мне, что те, кто называет какой-нибудь адрес в Мюнстере в качестве своего местожительства, освобождаются немедленно. Остальные должны ждать транспорта в другие крупные города, а оттуда уже направляться по местам своего постоянного проживания. В советскую зону оккупации не отпускали никого.

С территории лагеря мне удалось разглядеть название ближайшей улицы и номер дома на ней: Мюллерштрассе, 43. За правильность этого адреса я не могу сегодня поручиться. Но тогда я решил: будь что будет, и назвал этот адрес. Я почти тотчас же получил желанную бумажку об освобождении, и со мной вместе еще один оберлейтенант вермахта. В два часа дня нас должны были еще покормить, но наше нетерпение оказалось слишком велико. Часовой у проходной, просмотрев наши бумаги, лаконично сказал: «О'кей».

И вот мы на свободе. Мы спокойно дошли до угла, но, завернув за него, пустились бежать. Добежав до вокзала, мы объяснили первому же встретившемуся проводнику, кто мы такие и что нам надо как можно быстрее уехать. Он все понял и посадил нас в багажный вагон. Все это произошло 31 октября 1946 г. Справка об освобождении была действительна только с 1 ноября. В этот день я прибыл в Бад-Хоннеф под Бонном, где жила подруга моей жены.

Война была окончена, война ушла в прошлое. Но как дальше пойдут дела, оставалось неясным. Путь в будущее мне еще предстояло найти.

Разведка в пользу мира

Путь найден

После освобождения из английского лагеря для военнопленных я поселился в Рейнской области и, как миллионы других немцев, попытался начать новую жизнь. Мой материальный капитал для этого был невелик — старая полевая военная форма и рюкзак, в котором уместились все мои пожитки, включая две книги. Но я располагал обещающим большие «доходы» духовным капиталом: это — бескомпромиссный разрыв с национал-социализмом и со всей предыдущей жизнью. Это — поиски и приобретение новой, действительно полезной моему отечеству альтернативы. И этот капитал я постоянно приумножал. К тому же я был молод и здоров.