Очерки истории российской внешней разведки. Том 4 - Примаков Евгений Максимович. Страница 30

Троян поручили откровенно поговорить с Мазаник. Конечно, гарантии успеха никто дать не мог. Кто знал, каковы действительные настроения у Елены, интересной молодой женщины, «вознесенной» в сферу ближайшего окружения Кубе? Даже если она честный человек, не посчитает ли она Надежду Троян провокатором или просто не побоится ли исполнить то, что ей будет поручено?

Полная тревожных мыслей, но уверенная в том, что все завершится успешно, шла Надежда на первую встречу. Она планировалась как ознакомительная. Но на этой встрече и Елена была очень осмотрительна, знала, что гестапо следит за ней. Боясь провокации, она уклонилась от прямого ответа на вопрос Троян, сможет ли она пойти на опасное дело.

После проведения встречи Надежда доложила начальнику разведки опергруппы, что, по ее мнению, с Мазаник можно вести серьезный разговор, и получила разрешение поставить точки над «і». Девушки встречались несколько раз, но лишь на последней встрече,

18 августа 1943 года, Надежда поставила перед Еленой вопрос о необходимости ликвидации Кубе.

Одновременно пути подхода к окружению Кубе искали и другие партизанские разведчики, в числе которых была Мария Осипова, бывшая сотрудница Минского юридического института. Она была связана с разведывательно-диверсионным отрядом Разведуправления Генштаба Красной Армии «Дима». Оперативную работу в нем, а затем и сам отряд возглавлял Герой Советского Союза майор Николай Федоров.

Получив задание выйти на ближайшее окружение Кубе, Осипова стала искать связи с Мазаник. На встречу Елена Мазаник пришла с сестрой Валентиной Шуцкой.

«Мы медленно шли по улице и разговаривали почти шепотом, — вспоминала М. Осипова. — Я чувствовала: Мазаник не верит мне, поэтому прямо спросила, что надо сделать, чтобы она поверила».

— Хочу встретиться с кем-нибудь из командования, — сказала Мазаник.

— Но оно в лесу.

— Тогда пусть в лес идет с вами сестра.

Назавтра я повела Валю в лес — в бригаду дяди Димы…

После возвращения сестры Елена Мазаник дала Осиповой согласие участвовать в акции против Кубе.

Из воспоминаний Марии Осиповой:

«…при новой встрече с Еленой я объяснила ей, что есть небольшие магнитные мины замедленного действия, и такую мину она сможет пронести в маленькой дамской сумочке. Когда она согласилась, я посоветовала ей уже теперь притвориться, что у нее болят зубы. Это для того, чтобы в нужный момент легче было получить разрешение хозяйки уйти из дома.

На следующий день утром я снова отправилась в бригаду дяди Димы. Со мной пошла и приятельница.

Мины уложили на дно корзины, сверху насыпали багряную бруснику.

Дороги вокруг столицы тщательно охранялись… Стали подходить к дороге. Вдруг из-за кустов появились четыре полицая. Приятельница подошла к ним первая и, низко кланяясь, поздоровалась: «День добрый, паночки». Ее тщательно обыскали, проверили документы.

— Можешь идти! — бросил ей полицай-верзила, который обыскивал ее, и повернулся ко мне:

— Теперь ты показывай, что несешь, да побыстрее! Чего остановилась?

У меня похолодели ноги. Присела над корзиной, а сама решаю, что предпринять, чтобы не смотрели корзину. Моя медлительность вывела из терпения полицая.

— Слышь, быстрее! — крикнул он. — Не то как дам по корзине, все подавлю.

— Зачем же это делать, — как можно спокойнее сказала я. — Вы мне только убыток нанесете, а для себя никакой выгоды не получите».

По пути разведчиц еще дважды останавливали, но смертоносный груз был благополучно доставлен в Минск.

Осипова с нетерпением ждала Елену в условленном месте, но ни она, ни Валентина не появлялись. Соблюдая осторожность, Осипова вернулась не к себе домой, а пошла на конспиративную квартиру. Вечером туда прибежала связная Дрозд.

— На вашей квартире был обыск, — сообщила она. — Соседку избили. Там оставили засаду. Вас видели в городе и теперь, видимо, хотят арестовать. Завтра будет тот, кто вам нужен.

А в это время, как было условлено, началась эвакуация семьи Мазаник из деревни Масюковщина в партизанский отряд. Надо было спешить.

Операция по ликвидации Кубе началась. Это было 21 сентября 1943 года.

Из воспоминаний Елены Мазаник:

«…Мария Осипова должна была встретиться со мной во вторник. Но выяснилось, что Кубе уехал из города и вернется только в четверг. У меня сразу отлегло от сердца: в нашем распоряжении еще целых три дня!

В четверг во второй половине дня Мария Осипова пришла ко мне домой, как будто случайно узнав о том, что я хочу продать туфли, и сразу начала громко торговаться о цене — так громко, чтобы каждое слово было слышно соседу-полицейскому за тонкой стеной. Я требовала за туфли двести марок, Мария предлагала сначала сто, потом сто двадцать, а в это время показывала мне, как надо заводить часовой механизм мины и как подкладывать ее между пружинами матраца. Мы даже подложили мину в мой матрац и обе посидели на нем, проверяя, не выпирает ли она каким-нибудь из своих углов. Но все было хорошо. «Покупательница», расплатившись за туфли, не спеша покинула квартиру.

Через минуту в дверь постучал сосед.

— Что это за шумная особа у вас была? — спросил он, подозрительно обшаривая комнату глазами…

После полуночи я достала мину и в два часа ночи поставила ее на боевой взвод: дело сделано, ровно через сутки произойдет взрыв…

Так и не сомкнули мы с Валентиной глаз в остаток этой неимоверно долгой ночи.

Шестой час утра… Валя начала собираться на работу… Я решила предупредить ее:

— Если у вас там появятся гестаповцы, значит, меня схватили. Что в таком случае надо делать, знаешь сама…

Прощаясь, быть может, навсегда, мы молча поцеловались, и за сестрой тихонько закрылась дверь. А я принялась укладывать в портфель белье, мочалку, полотенце, как делала это всегда, когда собиралась мыться в душе. Потом опустила в сумку мину и сверху прикрыла ее расшитым носовым платком. Лишь на мгновение стало страшно: поднимут платок — и увидят!

Но сознание, что иначе мину в особняк все равно не пронести, отогнало страх и последние колебания: надо идти…

Возле ворот особняка дежурил немолодой солдат, казавшийся не таким злобным, как все остальные, за что я часто давала ему вынесенные из комнат гауляйтера сигареты и сигары. Он иногда пропускал меня во двор, не обыскивая. Но сейчас рядом с солдатом стоял один из офицеров охраны, и по его знаку я послушно открыла портфель. Солдат принялся не очень охотно вытаскивать и перетряхивать вещи.

— Что в сумке? — спросил офицер.

В сумке… Я начала возиться с замком, будто никак не могла справиться с ним: лишь бы еще немножечко, лишь бы хоть минуточку оттянуть последнюю в жизни минуту! Офицер с нетерпением глянул в приоткрывшуюся щель, увидел платок и потянул его к себе…

— Ого! Красиво!..

— Вам нравится? — я защелкнула замок сумочки и с улыбкой присела в реверансе. — Сама вышивала… Если разрешите, господин офицер, я завтра принесу вам несколько таких, совсем новых. Простите, но этот не первой свежести.

— Хорошо, принеси. Можешь идти, — офицер отдал мне платок.

И вот первый пост, с неизбежной проверкой, остался позади.

Но впереди, на крыльце, второй пост и вторая, не менее тщательная, проверка. Вместо того чтобы идти к крыльцу, я сняла пальто, положила его, портфель и сумку на землю и принялась подметать двор. Часовой на крыльце то и дело поглядывал в мою сторону. Так продолжалось с полчаса, пока в глубине двора не залаяла сторожевая собака. Часовой бросился к ней — успокоить, чтобы не разбудила господина гауляйтера, а я подхватила с земли свои вещи и мгновенно взлетела на крыльцо: кажется, и тут пронесло!

Теперь надо было действовать, и действовать точно, наверняка. Я быстро спустилась в полуподвальное помещение, подвязала мину на тело ниже груди и сверху, не завязывая тесемки, надела на себя рабочий фартук так, что мина стала совсем незаметной. Немцы обычно не разговаривали с прислугой, не обращали на нее внимания, и я спокойно, без помех, работала все утро, убирая лестницы и коридоры особняка. В девять часов дом ожил: проснулась госпожа Кубе, изволил встать и господин гауляйтер. Он встретил меня на лестнице и, окинув взглядом с головы до ног, спросил: