Очерки истории российской внешней разведки. Том 4 - Примаков Евгений Максимович. Страница 31

— Почему ты такая бледная?

Я скорчила жалостливую гримасу, прижала к щеке ладонь:

— Всю ночь не спала, господин генерал. Зуб…

— Скажешь Виленштейну, чтобы отвел тебя к зубному врачу.

— А если он вырвет зуб, можно мне будет сегодня не возвращаться? Я все-все сделаю, потом пойду.

— Хорошо, можешь не возвращаться.

Только сейчас я заметила, какое чудесное сентябрьское утро разгоралось за окнами особняка, и на душе у меня стало солнечно и тепло. Вот только бледность заметил Кубе. Могут заметить и другие. Я быстро спустилась в полуподвал, взяла большой цветной платок и закутала голову так, что остались видны лишь глаза да нос. Тем временем гауляйтер позавтракал и в бодром настроении отправился на службу. С ним ушел и его адъютант Виленштейн.

Для нас, прислуг, наступила редкая в этом доме передышка, когда каждая могла делать то, что ей хочется. Горничная Стефа отправилась завтракать к своей подруге, поварихе Домне, на кухню. Янина захотела немедленно позвонить своему кавалеру, и я посоветовала ей подняться на третий этаж, в кабинет Кубе, где находился телефон. Сама же пошла следом за Яниной, надеясь незаметно проскользнуть в спальню.

И вот тут чуть было все не сорвалось: дежурным на этаже оказался самый придирчивый из офицеров охраны, откровенно и люто ненавидевший русских. О нем было известно также, что этот неусыпный страж… жаден к еде. Не знаю, взвинченное ли состояние или безысходность положения толкнули меня на отчаянную храбрость, но я как ни в чем не бывало подошла к офицеру и самым невинным голосом предложила:

— Не угодно ли горячего кофе? Домна уже сварила его. Если телефон зазвонит, я вас позову.

Офицер заколебался, взглянул на часы, на телефон, на меня. Но все же затопал по ступенькам лестницы вниз. Я прислушалась: из кабинета все еще доносился голос Янины, шаги офицера затихли. Кажется, кроме нас с Яниной наверху больше никого не осталось. Я промчалась по комнатам, потом, выхватив из-под платка детские трикотажные штанишки, укутала в них мину и — в спальню!

Как правильно, как хорошо поступили мы, что еще вчера вечером, у меня дома, научились закладывать мину между пружинами матраца. Теперь на это у меня ушло не более двух-трех минут, да еще успела и прощупать, не выступает ли она. И только тут услышала торопливые шаги в коридоре, а вслед за ними увидела перекошенное от ярости лицо офицера, застывшего в проеме дверей.

— Ты, русская свинья! — заметался немец по комнате, заглядывая под кровать, под подушку, в гардероб. — Ты как посмела сюда войти?

— Но мне фрау велела заштопать вот эти штанишки! — постаралась я сделать обиженный вид. — Я просто искала нитки и…

— Вон! — затопал он. — Вон отсюда!..

Я пулей выскочила из спальни и — вниз, в полуподвал. Надела пальто, схватила портфель с бельем и мочалкой и, громко крикнув, так, чтобы и офицер наверху слышал: «Ухожу к зубному врачу!» — захлопнула за собой входную дверь. На этот раз ни один, ни второй часовой не стали меня задерживать, и в следующую минуту ворота особняка остались позади».

Точно в назначенное время член группы Николай Фурц подъехал на грузовой автомашине с пропуском на выезд из города к зданию Драматического театра. Осипова, волнуясь, прохаживалась по Центральному скверу, пристально всматриваясь в прохожих. Мимо проходили немцы, полицаи, гражданских почти не было. Время шло. Прошли все намеченные сроки, но ни Елена, ни Валентина не появлялись. Беспокойство все больше охватывало Марию.

И вдруг она увидела почти бегущую к условленному месту Елену. Взгляды их встретились, и Елена чуть заметно кивнула. Осипова поняла все без слов. В это время подошла и Валентина. Женщины, усталые и обессиленные, направились к машине.

Николай отвез женщин на грузовике километров за шестнадцать от Минска в сторону Лагойска, распрощался и повернул назад.

А женщины, размахивая приготовленными Марией кошелками, зашагали дальше. К полуночи, не чувствуя под собой ног от усталости, добрались до деревни Янушковичи, где их встретили партизаны.

Из воспоминаний Елены Мазаник:

«…Вот когда на меня навалилось странное, сковавшее все тело оцепенение, явившееся, очевидно, результатом пережитого за день. Слышала, как в избе разговаривают, как меня о чем-то спрашивают и я что-то отвечаю, но кто спрашивает и о чем — почти не понимала. Только на один вопрос ответила твердо:

— Да, я сделала все, как надо.

А потом — в сон, как в темную бездну…

И сквозь сон, а может быть, наяву, негромкий разговор двух мужчин:

— Знаешь, какая радость? Партизаны убили гауляйтера Кубе!

— Откуда ты взял?

— Москву ночью слушал по радио. Так и сказали: убит палач белорусского народа…

— Эх, знать бы, кто его гробанул! Я бы расцеловал героя!»

Кубе вернулся домой в час ночи, а через двадцать минут произошел взрыв. Гауляйтер был буквально разорван на части. Начался пожар. Охрана бросилась в спальню, но массивная дверь была заперта изнутри. Дверь взломали. Из комнаты вырвались клубы дыма.

Гестаповцы бросились разыскивать Елену Мазаник. За ее поимку была обещана большая сумма денег. В местной газете сообщались ее приметы. Но в это время Мария Борисовна Осипова, Надежда Викторовна Троян и Елена Григорьевна Мазаник уже летели на самолете в Москву. 29 октября 1943 года им были вручены Золотые звезды Героя Советского Союза.

Фашисты ответили на убийство Кубе жестокими репрессиями.

Из показаний на судебном процессе по делу о злодеяниях, совершенных немецко-фашистскими захватчиками в Белоруссии, подсудимого Эбергарда Герфа, генерал-майора полиции и бригаден-фюрера СС:

«…Β ночь убийства Кубе я был вызван к Готтебергу, который мне сказал, что функции генерального комиссара он принимает на себя, о чем радировал Гиммлеру, что за жизнь Кубе он безжалостно расправится с русским населением и находившимся там начальнику СС и полиции Гальтерману, офицерам СД и мне отдал приказ произвести облавы и безжалостно расстреливать… В этих облавах было схвачено и расстреляно 2000 человек и значительно большее число заключено в концлагерь…»

На том же судебном процессе кое-кто из преступников пытался оправдываться: дескать, если бы партизаны не убили Кубе, то мы не убили бы за несколько дней 2000 минчан. На это обвинитель задал резонный вопрос:

— Ну, а операция «Волшебная флейта», во время которой было арестовано 52 тысячи минчан и большинство из них уничтожено… Ведь вы ее проводили до убийства Кубе! А план доктора Ветцеля, начальника отдела колонизации 1-го главного политического управления по делам оккупированных восточных областей, составленный еще до войны, и который вы начали осуществлять с первого дня войны?..

Ответом было молчание…

Убийство такой персоны, как гауляйтер, вызвало большой политический резонанс во всем мире… Этот справедливый акт возмездия продемонстрировал непрочность власти гитлеровцев на оккупированных советских территориях и подтвердил факт существования массового организованного сопротивления в тылу фашистов, организованного настолько хорошо, что перед ним оказалась бессильна гитлеровская военная машина с многочисленными карательными органами.

А бойцам, борющимся в тылу врага, операция по ликвидации Кубе вселила уверенность в то, что для них нет ничего невозможного.

8. Операция «Монастырь»

Начало 1942 года. Немецкие войска отброшены от Москвы. 17 февраля. Временное затишье. Снежная поземка гуляет между немецкими и советскими позициями. Фашисты изредка пускают осветительные ракеты. Светает. На нейтральную полосу из-за кустов выскочил человек на лыжах и побежал в сторону немецких позиций. Немцы открыли было стрельбу, но тут же прекратили ее с криками: «Halt! Міпеп!» Но лыжник уже добрался до немецких окопов.

Так началась операция «Монастырь». Первоначально ее организаторы ставили перед собой только цель проникнуть в агентурную сеть абвера, действовавшую на территории Советского Союза. Но затем она переросла в нечто большее.